Однако ведяна ни о чём не спрашивала. Она доверчиво держала его за руку, и глаза её блестели, когда поднимала их на него и тепло улыбалась.
Так они дошли до набережной, и тут остановились. Итиль, спокойная, чёрная, глубокая и безбрежная, как море, лежала перед ними, сливаясь с небом, с чернотой горизонта, поглощая всё, насколько хватало глаз. Рома замер. Пение здесь казалось громче: река лежала перед ними, остывающая, засыпающая, и пела без слов, улыбаясь неизвестно чему.
Ведяна отпустила его руку, подошла к краю парапета, опустилась на колени и низко наклонилась, чтобы коснуться воды. Рома внимательно следил за ней: вода к зиме всегда отступала, держалась очень низко, и он испугался, что ведяна может упасть. Но она уже выпрямилась и села, глядя перед собой на глянцево мерцающую в свете, идущем от города, прибрежную воду. Так посидела некоторое время, пока Рома мог хорошенько рассмотреть её профиль, и правда припухшие щёки, слегка отёкшие веки.
Потом она подняла голову, посмотрела на него снизу вверх и сказала, виновато улыбнувшись:
– Я устала. Пойдём к тебе.
Это прозвучало так просто и человечно, что Рома еле сдержался, чтобы не подхватить её на руки и не броситься домой. Помог подняться и повёл с набережной снова по Спуску, а потом переулками, окружёнными заборами и блестящими разливами луж.
Здесь совсем не было фонарей, но Рома вдруг понял, что не нуждается в свете: он прекрасно видел и так. Вся жизнь этого района теплилась за заборами, пахло перегноем, бензином и собаками, но, пока они шли, ни одна из них не подала голоса.
Было тихо, только шумел где-то высоко ветер. Они не встретили ни одного человека.
Уже свернув в свой тупик, Рома расслышал вдруг, что ведяна тоже тихонько напевала – Рома узнал ту самую колыбельную, что звучала в зале.
Войдя в дом, гостья напрямую отправилась на кухню, села на стол, сцепив лодыжки, и уставилась на него. Она как будто ждала, что сейчас он начнёт готовить, как обычно, а она снова будет смотреть. Рома улыбнулся и почувствовал, что совершенно не голоден. Ведяна посмотрела на него с удивлением:
– Тебе нужно есть.
Он пожал плечами и ничего не ответил. Он вдруг понял, что она пришла ненадолго, что это вообще чудо, что она здесь, и ему совершенно не хотелось тратить это время на еду. В электрическом свете резко выделялись круги у неё под глазами, скулы стали как будто выше, она даже слегка подурнела, и он понял, чего стоило ей проснуться сейчас и прийти ради него.
Он подошёл к ней, склонился, прижав к ее лбу свой лоб, и закрыл глаза. Почувствовал, как она естественным движением раздвинула колени, пуская его ещё ближе, обхватила ногами за бёдра. Прижался к ней, почувствовав её тепло и запах, но вожделение не колыхнулось, чему он сейчас был рад: он испытывал только благодарность и нежность, и чувствовал её слабость, не мнимую, а настоящую – и слабость, и хрупкость, и усталость.
– Куда ты уходишь? – спросил неожиданно, хотя ничего, совсем ничего не хотел спрашивать. Слетело с языка.
– Домой.
– Ты не можешь остаться здесь? Здесь твой дом.
– Нет, – услышал и почувствовал, что она улыбается. Открыл глаза. Её, закрытые, были так близко, что он не различал черт. Но она действительно улыбалась. – Мой дом там. Здесь – твой. Сейчас зима. Я не смогу жить здесь зимой.
– И ничего нельзя сделать? – Он сам не знал, откуда в нём столько горечи.
– Нельзя. – Он ощутил, как она качает головой. – Я не могу стать тобой. Ты не можешь стать мной.
– Я понимаю. Я всё понимаю. – Он закивал, чтобы отогнать вновь подступившее отчаянье: на самом деле он ничего не понимал и не хотел. – Спасибо. Спасибо, что пришла сегодня.
– Я обещала. Было второе желание, и я выполнила его. Ты летел. Ты видел? – Она улыбнулась и вгляделась в него с прежней игривостью. Он улыбнулся в ответ. – Ещё третье. Что ты хочешь?
– Я хочу только, чтобы ты была со мной.
Он выдавил это из себя усилием и улыбнулся, почувствовав, насколько жалкой вышла улыбка.
Ведяна покачала головой:
– Это не желание. Ты сам знаешь.
Он пожал плечами. Его затопляла такая тоска, что думать о чём-то сейчас не мог. Она поняла это и сказала:
– Хорошо. Позже. Скажи мне позже. Или Итили. Если не мне, скажи это ей. Она – это я. Почти.
– Почему не тебе? – Он заволновался. – Ты вернёшься?
Её лицо стало слегка растерянным, как бывало всегда, когда он, забывшись, употреблял будущее, и она словно бы теряла почву. Но быстро нашла её и сказала:
– Вернусь. – Потом улыбнулась лукаво и добавила: – Мы вернёмся.
– Мы? – Рома не понял. Ведяна снова посмотрела на него весёло, а потом кивнула, давая понять, что то, что он в эту секунду подумал, – именно то, ради чего она действительно сегодня пришла. – Мы, – повторила, и в голосе звучала гордость.
Она была наивной и смешной в этот момент. Чтобы не рассмеяться, он обнял её, закопался в волосы, вдохнул, и хотел что-то сказал – как почувствовал, что она зевнула и обмякла в его руках.
Отстранился. Вгляделся в лицо. Она засыпала.
– Пойдём. Сюда, – сказал шепотом.
Взял её на руки и отнёс в постель. Уложил, прикрыл одеялом. Она тут же свернулась калачиком. Он погладил её по голове, отстранился. Кровать скрипнула.
– А ты? – пробормотала она, не открывая глаз.
– Я тут. Спи.
Снял свитер и футболку. Обернулся, стаскивая джинсы.
– Я хотела тебе что-то сказать, – проговорила она. – Я что-то… для того пришла…
Обернулся, вслушиваясь. Она молчала.
– Ты уже сказала.
– Нет. Другое, – пробормотала мягким голосом. – Что вы говорите. Что ты сказал уже мне… А я…
И замолчала. Он ждал. Но она спала. В тишине комнаты, в тишине дома и мира он слышал её дыхание.
Подождал ещё немного, потом вытянулся рядом. Лежал без сна, глядя в потолок. Томился ощущением чуда и счастья.
Часть 3
Чужой
Глава 1
С этого дня началось новое время его жизни, не похожее ни на что, бывшее с ним раньше.
О том, что всё изменилось, он догадался, ещё не проснувшись. Во сне его качало, крутило, болтало в воде, но наконец вынесло на берег, и он лежал, улыбаясь непонятно чему, пока не почувствовал, что просыпается: вернулись ощущения тела, и он понял, что холодно; потом вернулся и слух, и он понял, что не слышит прежнего пения, но слышит другое – ещё более меланхоличное, почти незаметное.
Это значило, что пришла зима.
По комнате протопали лапки, мягко, но уверенно. Гренобыч вспрыгнул на открытое окно, остался сидеть на подоконнике. Зрение тоже вернулось, и, хотя Рома ещё не открывал глаз, он через веки видел, что света в комнате стало больше.
