Он обвёл людей взглядом. Они растерянно молчали, на лицах было непонимание.
– Ну как это… колдун, – неуверенно проговорила одна из ботаничек. – Шаман. Типа такого?
– Не шаман. Итильван мог людей лечить. Так считалось. Но главное в нём не это.
Вокруг пожимали плечами.
– Так ведь это… ну, я так понимаю, что он как бы главное для итилитов был, да? – заговорил дядя Саша. Роме показалось, что остальные с облегчение выдохнули, как в школе. – Главное, в смысле, как бы бог, воплощение какое-то. Ну, если я правильно это…
– Да, примерно так, – закивал Рома. – Это был такой человек… или не человек… ну, нам это не важно. Главное, он объединял людей. В смысле, сама вера в него, вера в его необычные способности, в то, что он приходит к ним, в смысле, только к итилитам…
Рома понял, что запутался. Что он говорит уже не лучше дяди Саши. И всё равно не может передать главного. Того, как чувствовал сам, как рассказвал дед. Или не дед… Нет, наверное, о таких вещах дома не говорили. Такое просто есть вокруг, и ты живёшь с ним. Как с песнями. Сказками. Как с плетением сетей, кормлением реки молоком, как с рыбами, лесом и островами.
Или не живёшь. И тогда перестаёшь быть самим собой.
– Я понятно это?.. – Посмотрел на них.
В ответ ничего не долетало.
– Да понятно! – замахал дядя Саша. – Ты дальше, про то, ну, что хочешь-то, чтобы переделать, или как?..
– Что хочу… Так вот и хочу: современный мир, без Итильвана, – заговорил медленно, как будто читал одному ему видимый текст. – Как наш. Но его ждут. Вдруг кому-то – вот вам, например, – махнул на первую ботаничку. Та залилась густой багряной краской. – Кому-то примерещилось, что он встретил его. На берегу, у реки. Как про это и говорят. Говорили…
– Маленького? – Ботаничка вытаращила на него глаза.
– Почему маленького?
– Ну, раз он сын реки… я подумала… – Она снова смутилась.
– Нет, не маленького. Не всегда так было. Иногда его просто встречали.
– И сразу узнавали? – спросил кто-то с сомнением.
– Конечно. – Рома кивнул.
– А как?
– Ну… были признаки. Да и вообще. Если вы встретите, я думаю, тоже узнаете, – сказал он вдруг, неожиданно даже для себя, и улыбнулся.
Кто-то несмело улыбнулся в ответ. Дядя Саша неистово кивал. Но главное, он видел: они готовы его слушать. И слушать, и понимать. И, наверное, готовы будут делать то, что он им предложит. Потому что это всё исходило от них. Это были их мысли, он сам ничего не придумывал.
В рубку Рома вернулся довольный. С пьесой ещё всё было непонятно, они выдумывали её на ходу, представляя, как всё могло бы произойти. Теперь ему предстояло сесть и всё записать, потому что без текста люди ничего изобразить не смогут, и неизвестно ещё, успеют ли разучить и поставить в срок. И всё же в нём укрепилось ощущение правильности, нужности и даже справедливости всей этой затеи.
– О, пришёл, – по привычке прокомментировал его появление Тёмыч. Потом обернулся в кресле и посмотрел пристально. – А ты не через фойе шёл?
– Нет, я же из музея. А что?
– Ищут тебя там. – Он сделал как можно более равнодушное лицо.
– Меня? Кто?
– Кто-кто? Поклонницы. В фойе околачиваются, не пройти: транспаранты, писки, визг. – Он заржал, заметив недоумённый взгляд Ромы. – Да ладно, не ссы. Одна какая-то пришла. Эта, из администрации, как её. Ходила уже. Просила позвать. Да не хочешь, не ходи, – добавил, делая ещё более равнодушный вид, даже отворачиваясь, стараясь изобразить, насколько ему всё равно. – Я так-то сказал, что не знаю, ты тут ещё или нет. Если что, спущусь, скажу, мол, домой ушёл, все дела. Покрутится да уйдёт, не до ночи же торчать будет.
«Вот нахрена сказал, а? Надо было так сразу и сделать. Чё парился-то. Видно же, что ему не особо и надо. Вон, даже вспомнить не может. А тёлка такая…» – долетало до Ромы из-за равнодушного, будничного тона Тёмыча. И хоть он сам понимал, что ему действительно «не надо», тот факт, что кто-то решает за него, зацепило.
– Спасибо. Я спущусь, – сказал и вышел.
– Ну, как знаешь, – донеслось из-за двери.
Любочка стояла как всегда перед стендом с расписанием, будто бы ей была крайне интересна жизнь ДК. На ней было красное платье, очень узкое, очень подчёркивающее. В памяти снова всплыл Тёмыч со всем его мычанием и причмокиванием.
Только не рассказывай, – отозвалось в голове, как и весь день там гудело. Рома поморщился, чтобы отогнать. Он дурак, что ли, рассказывать? Да и кому – Любочке? Но что-то сказать ей всё-таки надо. Чтобы больше не приходила.
А ведь это она для него так оделась, вдруг толкнула другая мысль, и неожиданное тепло разлилось в горле.
– Ой, здравствуйте. – Как раз в этот момент Любочка обернулась и зарделась. Или это отсвет падал от платья? Нет, она и правда была вся в ожидании и на нервах. Тепло в горле стало почти жаром. Любочка опустила глаза, и Рома с удивлением понял, что она читает сейчас его так же, как и он её. – А я услышала, что вы всё, в смысле, что на работу снова, и сразу прибежала. Вас неделю не было, говорят, я с ума сходила. Вы в порядке? – Она как бы невзначай подняла глаза. Рома кивнул, не отдавая себе отчёта. Любочка зарделась сильнее. Казалось, они говорили о чём-то другом, точнее, их тела говорили о чём-то другом, не о том, что произносилось вслух. Рома ещё продолжал это замечать, но как бы краем сознания, самому же становилось с каждой секундой всё жарче, и это удивляло и захватывало его.
– Я так переживала, ничего не знала, а мне ведь даже позвонить вам некуда, я номера не знаю, – ворковала Любочка. – А кино на этой неделе будет? Мне так понравилось в тот раз! Ты что будешь теперь ставить? – спросила она, откатываясь обратно на «ты», почувствовав, что первое отчуждение пройдено и первое восторженное «вы» достигло своего эффекта.
– Не знаю ещё. А чего ты хочешь? – спросил Рома и сам понял, что этот невинный вопрос прозвучал дву- смысленно, как он и не рассчитывал. Любочка зарделась пуще прежнего.
– Я чего хочу?
Она потупилась и сделала вид, что задумалась. На самом деле в ней не было сейчас ни одной мысли, говорило только её тело. Кто ты и чего хочешь, – на эти простые вопросы тело Любочки отвечало так же просто и недвусмысленно, как все животные, и это изумляло, это приковывало к ней. Кровь стучала в голове. Рома прекрасно помнил последнюю их встречу и то, чем она закончилась, но теперь не мог понять, что остановило его тогда, какое такое неприятие – Любочка была проста, как зевота, относиться к ней надо было так же просто и не разводить интеллигентские сложности. Она говорила напрямую – не ему, так его телу, тому животному, что было в нём, и от этой прямоты он сам становился прост и прям.
Вдруг громко хлопнула входная дверь, и Рома отвлёкся. Тревога, как лёгкий запах грозы, когда самой грозы ещё нет, кольнула его. Очень не хотелось отвлекаться, хотелось ещё купаться в этом пьянящем диалоге их тел, но тревога кусала за нервы. Не меняя позы, как бы исподволь, Рома всё же стал озираться. Он чувствовал, что источник тревоги здесь. Глаза скользили по фойе, не задерживаясь на людях, от окна к двери, снова к окну…
