Я прыгаю с площадки, раскачиваясь выше, чем когда-либо. И что теперь? У меня нет ловитора, а просто качаясь туда-сюда, я не смогу удерживать их внимание долгое время. Отчаявшись, я отпускаю перекладину. Сжимаюсь в комочек и делаю один кувырок, затем второй, после чего устремляюсь вниз. Нет ничего, что поймает или предотвратит мое падение. Ровно перед приземлением на сетку, я вытягиваюсь, принимая лежачее положение, как учила меня Астрид, на случай если я упаду. Так я замедляю падение. Направляю нижнюю часть своего тела вниз, чтобы удар пришелся на нее, а не на ребра или шею.
Во время моего падения раздается вздох.
– Mon dieu
[30]! – кричит чей-то высокий голос в толпе. Я ударяюсь о сетку, и мою голову мотает вперед и назад. Я лежу, оглушенная ударом, мне слишком больно двигаться.
Я оставляю глаза закрытыми. Чувствую на себе руки, меня поднимают и уносят с сетки, как уносили Йету, когда она упала. Но когда я оказываюсь на земле, я стряхиваю с себя эти руки и не без труда пытаюсь встать сама. Каким-то образом, несмотря на высоту и скорость, с которой я падала, я ничего себе не сломала, хотя у меня все болит. Сработало ли это? Я делаю изящный реверанс, и овации нарастают. Краем глаза я замечаю, как отец уносит дочку из палатки, пока полицейские отвлеклись.
– Клоуны, затем слоны, – слышу я команды герра Нойхоффа. Астрид однажды сказала, что у него есть план, как подвести представление к концу, не завершая его слишком резко. Я иду из палатки, мои ноги так трясутся, что я едва нахожу точку опоры.
Потом ко мне подходит Астрид, она выскользнула из дальнего края шатра и прошла вокруг него.
– Ты в порядке? – спрашивает она, и я рассматриваю незнакомое выражение на ее лице, похожее на гнев. Беспокойство. Она волнуется за меня – даже после всего, что я сделала.
У меня на глаза наворачиваются слезы. Она была в такой ярости, сначала из-за того, что я рассказала герру Нойхоффу, затем из-за того, что я добавила движение в номер.
– Прости, – говорю я, мой голос срывается. Я так хочу исправить все, восстановить мир между нами. – Я совсем не хотела обидеть тебя.
– Я знаю, – говорит она. – Все в порядке.
– Правда? – Я поднимаю взгляд.
Она кивает.
– Правда. – По ее глазам я вижу, что она меня простила.
– Прости меня, – повторяю я, мне нужно сказать это снова. Я заливаюсь слезами, и она притягивает меня к себе, позволяя моим слезам намочить ткань ее платья.
Через некоторое время я выпрямляюсь, вытирая глаза.
– Вот только… Ноа, ты должна быть осторожна, – говорит Астрид, когда я привожу себя в порядок. Ее голос мягок, но глаза серьезные. – Слишком многим мы рискуем теперь. – Я понимаю, что она говорит о Люке и об опасности, которую он может на нас навлечь.
Из шатра к нам подходит Петр, и по его выражению я понимаю, что он зол.
– Дура! – выплевывает он. – Теперь из-за тебя у цирка будет еще больше проблем. О чем ты думала, приглашая того мальчишку?
Я удивлена: я ожидала, что он, как и Астрид, будет ругать меня за то, что я сделала на трапеции. Но при всем том, что только что произошло, он все еще в ярости из-за сына мэра, возможно, потому что Люк не побоялся выступить против него, предупредив его насчет его номера. Конечно, он беспокоится из-за опасности, грозящей Астрид. Но мне хочется заметить вслед за Люком: если Петр так беспокоится о ней, возможно, ему не следовало бы исполнять номер с пародией на немцев.
Я не решаюсь.
– Я не звала его, – возражаю я. – Он сам пришел. Хотел посмотреть представление.
– Ну конечно, – резко отвечает Петр, насмехаясь. – Приходит сын мэра, а вслед за ним и полиция? Чистая случайность. После всего, что мы сделали для тебя, – продолжает Петр, набирая обороты. – Приютили тебя, тренировали тебя. И вот так ты отплатила нам за доброту? Нужно просто выставить тебя за дверь. – Я начинаю паниковать. Что, если он уговорит герра Нойхоффа именно так и сделать?
Астрид поднимает ладонь, как бы отстраняя его.
– Хватит.
Непонимание отражается в моих глазах, когда она встает на мою защиту. Она мягко кладет ладонь на его руку.
– Она сделала все правильно. – Астрид смотрит на меня с каким-то новым восхищением. – Но ты могла погибнуть, – добавляет она, обращаясь ко мне, в ее голосе снова слышится беспокойство.
– Я не думала… Нужно было сделать что-то. Тот несчастный… – У меня дрожит голос, то ли из-за падения, то ли из-за Петра, я не могу понять.
– Это ничего не изменит, – говорит Петр. – Полиция придет в его дом и найдет его.
Надеюсь, у мужчины и его дочки будет время на то, чтобы убежать, как это сделали мы с Тео. Вопреки всему, я хочу верить, что я что-то изменила. Но я знаю, что, возможно, им повезет гораздо меньше.
– Теперь ты понимаешь, почему я должна была сказать герру Нойхоффу о том немце? – спрашиваю я Астрид. – Сегодняшний арест… Это могла быть ты.
Она упрямо качает головой.
– Все бы со мной было в порядке.
Она думает, что цирк – это некий щит, который делает ее неуязвимой для немцев. Но это совсем не так.
– Ты не можешь спасти всех, понимаешь.
– Я не пытаюсь спасти всех, – возражаю я. – Только Тео.
«И тебя», – добавляю я про себя. Но когда я увидела, что полицейские вот-вот заберут эту девочку, что-то во мне заставило меня действовать, точно как тогда, в ту ночь, когда я спасла Тео, вытащив его из вагона.
– Тогда ты должна подумать, прежде чем действовать, – предупреждает Астрид. – Было глупо приглашать сына мэра.
– Да не приглашала я его, – настаиваю я. Но я ведь и не запрещала ему приходить. – Прости. Я не хотела причинить вреда.
– Я знаю, – отвечает она, – но у наших действий есть последствия. Одни лишь благие намерения не спасут нас от них.
Раздается музыка, приглашающая нас на финальный поклон. Когда Астрид помогает мне встать на ноги, я чувствую острую боль в спине. Надеюсь, это просто синяк. Прихрамывая, я иду за ней внутрь шатра и поднимаюсь по лестнице наверх. Жандармы ушли. Беспокойство внутри меня перемешивается с облегчением. Они пошли вслед за девочкой и ее отцом?
Люк тоже покинул свое место, я замечаю это, отвешивая публике неглубокие поклоны. Я думаю, не будет ли он ждать меня у деревьев, как и обещал. Или, возможно, после всего, что случилось, он сдастся. После всего случившегося это, пожалуй, было бы к лучшему.
Зрители торопятся покинуть шапито сразу после представления, они не слоняются без дела как обычно, а хотят поскорее оказаться дома, подальше от проблем. Когда мы выходим из шатра, на задний двор приходит герр Нойхофф. Он падает на перевернутый деревянный ящик, тяжело дыша.
