Она машет рукой в сторону двора, где Люк ждет меня.
– Сын мэра. Откуда ты его знаешь?
Сын мэра? Я открываю рот, осознавая происходящее. Вспоминаю, что Астрид говорила о мэре, о том, что он коллаборационист, сотрудничает с нацистами. Это значит, что Люк тоже помогает немцам? Не может быть.
Астрид продолжает смотреть на меня, ждет ответа.
– Я встретила его, когда ходила в город, – говорю я, наконец. – Я понятия не имела, что он придет на представление.
Она складывает руки на поясе.
– Кажется, я уже говорила тебе держаться подальше от местных.
– Да, но какие-то мальчишки нагрубили мне, а Люк помог, – заканчиваю я слабым голосом.
– Сын мэра вдруг прибежал тебе на помощь? – В ее голосе слышна насмешка. Затем она понижает голос. – Ноа, отсюда до администрации Виши всего полчаса. Мэр этого города тесно связан с Рейхом… – Она резко останавливается, когда Люк подходит. Когда у меня в голове укладываются ее слова, у меня кровь стынет в жилах. Я думала, что Люк просто мил со мной. Но что, если есть более серьезная причина его интереса? Астрид продолжает: – Ты утверждала, что сказала герру Нойхоффу о том, что на представлении был сослуживец Эриха, потому что волновалась о моей безопасности. И после этого ты поступаешь так…
Люк, который подходит к нам ближе, вставляет замечание.
– Я просто хотел посмотреть представление, – говорит он.
Перед Астрид встает Петр, нос к носу с Люком.
– Вам следует вернуться на ваше место, – говорит он по-французски.
– А вам не следует исполнять тот номер, пародирующий немцев, – рассерженно говорит Люк с неожиданной силой в голосе.
Петр отшатнулся, удивленный тем, что Люк пошел против него, как делали очень немногие.
– Как ты смеешь!
Но Люк, ничуть не испугавшись, расправляет плечи.
– Они тебя арестуют, понимаешь.
– Кто, твой отец?
Они встретились всего пару минут назад, но между ними уже кипит ненависть.
Появляется герр Нойхофф.
– Довольно! – командует он. – Мы не можем позволить себе драки по пустякам. В зале присутствуют официальные лица. Жандармы, – добавляет герр Нойхофф. То, что это не немецкие офицеры, – это слабое утешение. Французская полиция теперь марионетки Рейха. Петр и Астрид обмениваются тревожными взглядами. После того, как выступление посетил немец, который знал Астрид, прошло всего пара дней – не похоже на совпадение.
У меня сдавливает горло.
– Ты же не думаешь, что они за тобой, правда?
– Я не знаю, – отвечает Астрид мрачным голосом.
– Тебе надо уходить, – говорит Петр ей. – Сейчас. – Но куда она пойдет? Я поворачиваюсь, чтобы спросить ее, но уже не вижу ее.
Звенит колокольчик, созывая зрителей с перерыва обратно в зал. Когда верхнее освещение затухает, я заглядываю в палатку. Это уже совсем не те офицеры в увольнении, которые пришли отвлечься и развлечься. Их руки скрещены на поясе, позы напряженные. На первой половине представления их здесь не было.
Я оборачиваюсь, обнаружив, что Петр и Астрид пропали со двора.
– Что же делать? – спрашиваю я герра Нойхоффа.
– Продолжать как ни в чем не бывало. Что-либо другое вызовет подозрения.
Из палатки доносится музыка, обозначающая следующий номер, номер с большими кошками.
– Тебе лучше вернуться на место, – говорю я Люку, который до сих пор стоит рядом со мной. – Ты пропускаешь представление.
– Да, точно. – И все же он не уходит, хмурит брови. – С тобой все будет в порядке? Я к тому, что та женщина, она, кажется, так злилась на тебя. – Люка волнует не полиция, а Астрид. Я смотрю на него в нерешительности. Он кажется таким искренним. Но он даже не сказал, что он сын мэра. Может ли быть такое, что Астрид права на его счет?
– Смогу ли я увидеть тебя после представления? – напирает он. Его голос преисполнен надежды, он кивает на небольшую рощу за задним двором шапито. – Может, там, во время уборки? Я подожду тебя под тем узловатым дубом.
– Тебе нужно уходить, – говорю я, игнорируя его вопрос. Я показываю пальцем на его место, перед тем как исчезнуть.
Клетку с тигром вывозят со сцены и готовятся к следующему номеру – хождению по канату. Два жандарма идут по направлению к сцене. Я оборачиваюсь. Астрид нигде не видно. Возможно ли, что они идут за мной? Едва ли кто-то из них может знать о том, как Тео оказался у меня, это кажется невозможным, но вдруг… Оборачиваясь, я гляжу на выход со двора, отчаянно желая пойти к Тео.
Но полиция доходит до второго ряда и останавливается перед мужчиной с той маленькой девочкой, у которой была сахарная вата. Они низко нагибаются, разговаривая с ним, пытаясь не помешать представлению. Я крадусь вдоль стенки шатра, пока не оказываюсь всего в паре метров от места, достаточно близко, чтобы услышать, о чем они спорят. Один из полицейских указывает на выход, требуя, чтобы мужчина пошел с ними. – Вы должны пройти с нами. – Люк разворачивается на своем месте, чтобы посмотреть. Я жду, что он скажет что-то, вмешается. Он этого не делает.
– Но представление… – умоляет отец, его голос становится выше. Оркестр прерывается на середине партии. Все глаза теперь устремлены на конфликт. – Это ведь может подождать до конца представления. – Он прикрывает рукой дочку, как бы защищая ее.
Полицейский как будто ничего не слышал.
– Сейчас. – Один из них кладет руку на плечо мужчины, готовый вытащить его из шатра силой. Что им от него надо?
– Пойдем, милая, – говорит отец со всей нежностью, на которую только способен. – Мы придем еще раз в другой день. – В конце фразы его голос срывается.
– Я хочу увидеть слонов. – У девочки начинают дрожать губы.
– Она может остаться, – холодно говорит полицейский. – Нам нужны только вы.
Мужчина смотрит на него, не веря своим ушам.
– Месье, ей четыре года. Вы ведь не предлагаете мне оставить ее одну?
– Тогда возьмите ее с собой. Сейчас же, – командует полицейский.
Отец крепко берет девочку за запястье, пытаясь уйти до того, как их уведут насильно. Но девочка сопротивляется, начинает рыдать и падает на землю, не замечая грязи, которая впитывается в ее платье. Теперь он отчаянно пытается утихомирить ее, чтобы не допустить вмешательства полицейских. По цирку проносится шепот. Горожане, без сомнения, уже видели, как забирают детей. Но чтобы отца с невинным ребенком уводили прямо с представления… Один из полицейских тянется к дубинке.
Я хочу закричать: «Прекратите!» Я должна сделать что-то. Не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я иду к лестнице на правой стороне арены и забираюсь на нее. Оказавшись наверху, я ловлю взгляд дирижера и киваю ему. Его глаза широко раскрываются от удивления. Этого нет в программе. Затем он поднимает палочку. Оркестр вступает, начиная играть оживленную мелодию, и прожектор останавливается на мне. Краем глаза я вижу, что полицейские остановились и смотрят на меня. Астрид где-то в дальнем краю шатра машет мне руками, подавая знак, чтобы я спускалась вниз.
