Я рассказала об этом Астрид, надеясь, что она одобрит мою решимость.
– Ты могла погибнуть, – выплюнула она. Какую бы дорогу я ни выбрала, это всегда будет не то: или слишком много, или слишком мало. Однако более сложные трюки манят меня: если бы я могла добавить пируэт, подняться чуть выше или, возможно, освоила бы сальто. Я не обязана этого делать. Я выполняю свою часть сделки тем, что просто выступаю. Но я понимаю, что я хочу больше, тянусь к этому.
Через четверть часа я выхожу из отеля уже чистой. Я смотрю на ряды магазинов, меня искушает желание потратить минуту на то, чтобы прогуляться и насладиться моментом. Возможно, несмотря на слова Астрид, здесь будет пара магазинов, где можно будет отыскать немного еды. Однако меня ждет Тео. Я поворачиваю назад.
Через дорогу, в проеме двери, стоит парень лет восемнадцати, с иссиня-черными кудрями. Он смотрит на меня так, как на меня смотрели лишь однажды, я уже почти забыла о подобных взглядах. По коже ползут мурашки. Когда-то я была бы, наверное, польщена. Но сейчас я не могу позволить, чтобы меня кто-то заметил. Он хочет, чтобы я попала в неприятности? Я опускаю глаза и тороплюсь пройти мимо.
На углу мужчина продает фрукты, разложенные на перевернутом вверх дном ящике. Впервые с начала войны я вижу клубнику, пятнистую и слишком зеленую, чтобы быть спелой, но, тем не менее – клубнику. Мой рот наполняется слюной. Я представляю лицо Тео, когда он впервые попробует незнакомый сладкий вкус. Роюсь в кармане пальто, в поисках монетки, пока иду к ящику. Заплатив продавцу, я кладу две клубничины в карман – мне хватило только на две, – едва сдерживая желание съесть одну из них тут же.
Позади меня раздается смешок. В какую-то секунду я думаю, что это тот темноволосый парень, которого я только что видела. Однако, обернувшись, я вижу двух мальчиков двенадцати-тринадцати лет, которые показывают пальцем в мою сторону. Я оглядываюсь, пытаясь понять, над чем они смеются, и вдруг понимаю, что надо мной. Смотрю сверху вниз на себя, на мою полупрозрачную красную юбку и чулки с узорами, на блузку с глубоким V-образным вырезом. Я больше не вписываюсь в представление о нормальном человеке. Я поднимаю руки, чтобы прикрыть грудь, мне становится стыдно. На трапеции я приучилась прятаться за светом ламп, притворяться, что это не я. Но здесь я чувствую себя голой и беззащитной.
К мальчикам подходит женщина, возможно, их мать, и я ожидаю, что она поругает их за грубое поведение. Но она отгоняет за себя, закрывая их собой, как щитом.
– Держитесь подальше, – предупреждает она их по-французски, даже не пытаясь понизить голос. Она смотрит на меня, как будто я ее сейчас укушу. Видеть нас на сцене – это одно, а случайная встреча на улице – совсем другое.
– Простите, но это уже слишком, – говорит кто-то позади меня. Я оборачиваюсь и вижу перед собой того парня, который наблюдал за мной минутой раньше. Он странно смотрит, и я думаю, что он примет ее сторону. – Цирковые артисты – гости нашего города, – говорит он вопреки моим ожиданиям.
Я удивляюсь, откуда он узнал, что я из цирка, а потом вдруг понимаю, что он, наверное, определил это по тому, как я одета. Я делаю шаг назад.
– Но вы только посмотрите на нее, – возражает женщина, указывая в мою сторону с отвращением.
Я краснею. Астрид уже предупреждала меня, что посторонние думают, что цирк – это темное место, полное разврата. На деле же все с точностью до наоборот. В женской палате есть наставница, а еще у нас комендантский час – он наступает даже раньше, чем тот, который установили немцы. Мы слишком сильно устаем, чтобы искать неприятности на свою голову. И все же назойливые поклонники суют свой нос на задний двор, пытаясь хоть краешком глаза увидеть что-нибудь экзотическое или неподобающее. Наша жизнь, в общем-то, очень простая и скучная: проснулись, поели, оделись, потренировались – и так по кругу.
Женщина открывает рот, но молодой человек прерывает ее до того, как она успевает что-то сказать.
– Au revoir, мадам Верье, – отрезает он, и она разворачивается и, раздраженно фыркнув, уходит вниз по улице.
– Bonjour, – говорит он мне, когда она уходит.
Помня о том, что Астрид велела мне не общаться с местными, я разворачиваюсь, чтобы уйти.
– Подожди, – говорит он. Я оглядываюсь. – Я прошу прощения, что та женщина была так груба. Меня зовут Люсьен, – продолжает он, протянув мне руку. Он не говорит свою фамилию, как обычно говорили люди на моей родине, и я думаю, что, возможно, здесь так принято. – Меня еще называют Люком, чтобы покороче. – Теперь, когда мы стоим рядом, я замечаю, что он выше, чем я думала. Я едва достаю до его плеча.
Сперва я замялась, но потом слегка пожала ему руку.
– Enchanté
[27], – говорит он. Он смеется надо мной? Я не вижу в нем дурного умысла, ни ухмылки, как на лицах других местных жителей.
– Ноа, – говорю я, прерывающимся голосом.
– О, как в истории про ковчег
[28], – отмечает он. Я киваю. – Из Библии.
– Да, похоже, – отвечаю я. Мальчики в отдалении снова начинают хихикать, их мать исчезает в одном из магазинов, ее не видно. Люк делает шаг к ним, у него суровое выражение лица.
– Да не надо, – говорю я. – Только хуже будет. Я все равно уже ухожу.
– Какая жалость, – говорит он. – Могу я проводить тебя? – Не дожидаясь моего ответа, он берет меня под руку.
Я отдергиваю руку.
– Извините? – говорю я. Он считает, что со мной так можно, потому что я из цирка?
– Прости. Я просто хотел помочь. – У него в голосе сожаление. – Я должен был спросить. – Он снова протягивает мне руку. – Могу ли я?
Почему он так мил со мной? Он дружелюбен – слишком дружелюбен. В нынешние времена никто не проявляет дружелюбие просто так – только если хочет что-нибудь получить. Я вспоминаю немецкого солдата.
– Не думаю, что это хорошая идея, – говорю я.
– Парень провожает девушку, что в этом такого? – спрашивает он. Наши взгляды сталкиваются, борясь друг с другом.
– Ладно, – сдаюсь я, позволяя ему взять меня за руку. Он ведет меня к выходу из города. Его пальцы греют мою кожу через рукав рубашки. Он идет быстро и уверенно, будь я дома, я бы побоялась даже заговорить с таким парнем.
Мы переходим мостик, приближаемся к лесу. Я останавливаюсь и отталкиваю его, на этот раз более решительно.
– Дальше я справлюсь сама.
Одно дело – позволить ему проводить меня до выхода из города. Но если он пойдет со мной дальше, кто-нибудь из цирковых нас заметит, а ведь Астрид велела мне ни с кем не говорить. Я представляю ее укоризненный взгляд. Поворачиваюсь в сторону леса, думая, не стоит ли она там и не смотрит ли сейчас на меня. Но там никого нет. И все-таки я не должна быть здесь. Прошло уже куда больше часа, и она ждет меня на тренировку, возможно, даже волнуется.
