«Я ведь в некотором смысле тоже приношу человеческие жертвы, – почему-то подумал осоловевший от всего прочитанного Вадим Сигизмундович. – Ведь люди приходят ко мне за помощью, а я обираю и обманываю их…» В этот момент он понял, что пора ему отвлечься.
Он посмотрел на время и удивился тому, как быстро пролетел день, на часах было без пятнадцати шесть. Успенский прислушался – в квартире было тихо, и он решил, что можно спокойно перекусить, сталкиваться со Светой ему не хотелось. Но куда от нее было деться? Она караулила его у самого холодильника, и Вадим Сигизмундович узнал очередную новость за этот день, что завтра его ждет пресс-конференция. Это, впрочем, его волновало меньше всего. Прихватив бутерброды, он снова удалился к себе. Быстро поел, запил чаем и прилег на диван, обдумывать то, что открыл для себя. Но покой длился недолго. Не прошло и часа, как Света заглянула к нему и протянула несколько листов с каким-то текстом.
– Вот, Вадик, это шпаргалка для пресс-конференции. Я понимаю, что времени на подготовку мало, но что делать, ложка дорога к обеду, тянуть нельзя. Я тут набросала кое-что в общих чертах. Но ты и так уже заработал себе авторитет благодаря предсказанию, поэтому, если что, напускай важности и тумана.
– Хорошо, – ответил Успенский, надеясь, что Света уйдет.
Но она снова начала осыпать его ценными указаниями, которым, казалось, не было конца. Улучив момент, Успенский сказал, что ему надо готовиться, и лучше это делать одному в тишине и сосредоточении. «Ты ведь не хочешь, чтобы завтра я все испортил?» Аргумент подействовал, Света покинула пределы его личного пространства. Он бегло проглядел «шпаргалку», небрежно бросил листки на стол, так, что они разлеглись широким веером. Выведя ноутбук из спящего режима, он стал собирать в отдельный файл цитаты из Гербигера, Рерихов, Генона. Также при помощи Интернета он оживил в памяти Откровение Иоанна Богослова об апокалипсисе, снова удивившись, что и его слова не противоречат сегодняшним открытиям. Успенский на всякий случай надергал цитат и из Откровения.
Спал Вадим Сигизмундович в эту ночь крайне беспокойно. Когда он прикоснулся головой к подушке, смежив веки в темноте и тишине, ему стало казаться, что он слышит, как в голове работает на быстрых оборотах некий механизм, состоящий из больших поршней, цилиндров, шестерней и разнокалиберных шестеренок. Поршни тяжело оборачивались вокруг оси с протяжными вздохами, цилиндры скрежетали, шестерни туго крутились с глухим лязгом, а маленькие шестеренки вращались на бешеных оборотах, стрекоча, как сверчки. Информация, которую он узнал вчера и жадно поглощал сегодня, похоже, перегрузила его мыслительную машину, не прошла обработку равномерным слоем, а сбивалась в жесткие комья, засоряя механизм, которой силился ее одолеть. В пазах артачилось и мешалось все скопом: гиганты в белых балахонах и бурлящие океаны, законы гравитации, ослепительные вспышки взрывов в пустоте, картины Рериха, отрешенный взгляд Блаватской на черно-белом фото, морщинистое лицо болгарской провидицы. Успенский зажмурился крепко-крепко, как будто эта детская мера и впрямь могла оказать терапевтический эффект на воспаленное сознание.
Света пришла в спальню минут через тридцать после того, как он лег в постель. Она нырнула под одеяло и прижалась к его спине своей мягкой, горячей грудью. Успенский чувствовал, что она зазывно дышит ему в затылок и водит рукой по его плечу, будто предлагая повернуться, неуверенная в том, успел ли он заснуть. Вадим Сигизмундович не хотел поворачиваться и старался не обнаружить свое бодрствование. Поэтому он лежал смирно, затаившись. Довольно скоро дыхание Светы стало ровным и легким, а рука отяжелела, скользнув вниз по его спине. А он все продолжал слушать какофонию тяжелой машины в своей голове и пытался замедлить ее ход. Так он промучился пару часов, пока не истратил все силы на безуспешную борьбу. И лишь отчаявшись, заметил, что малу-помалу тяжелые поршни и шестерни сбавляют обороты, их шум становится не будоражащим, а мерным. Ему наконец удалось заснуть, но сон оказался неспокойным и облегчения не принес.
Ему снились луны. Четыре огромных желто-серых щербатых шара, которые, казалось бы, неторопливо, но неотвратимо приближаются к земле, медленно вращаясь на ходу. Луны обступили небо со всех сторон. Одни виделись ближе и больше, другие дальше. Они были так велики, что не вмещались в перспективу, по бокам одни перекрывали другие, а нижние контуры некоторых скрывались за линией горизонта. Успенский был настолько заворожен этим зрелищем, что даже не чувствовал страха, а только перехватившее дух восхищение. Вдруг земля дрогнула, картинка качнулась. Он услышал нарастающий шум воды, будто совсем рядом морская стихия забесновалась в яростном порыве. Стало тревожно, и Вадим Сигизмундович оглянулся по сторонам. Неожиданно для себя он обнаружил, что стоит посреди плато. Слева от него вдалеке растянулась вереница горных хребтов с белыми пиками, а среди них торчит огромный кристалл льда. Справа он увидел то взмывающие ввысь, то проваливающиеся за горизонт пенные гребни злых волн. Он ощущал в пейзаже некую странность, но не мог понять, в чем именно она заключается. Поиски ответа на этот вопрос, казалось, заняли у него целую вечность, но он понял. Странность была в том, что земной шар перестал быть прежним, он будто сжался в размерах и теперь, стоя на открытой местности, Успенский видел его форму, – просторы не расстилались перед ним ровным полотном, а уходили в горизонт покатыми очертаниями большой сферы.
В этот момент земля дрогнула снова, так, что он еле устоял на ногах, и почти сразу еще раз. Озираясь, Успенский нашел причину толчков. Со стороны нагорья к нему двигалась группа из трех гигантов – огромных обнаженных существ, напоминающих гибрид человека и гориллы. От их шагов так неистово и тряслась земля, а сам шар казался под ними совсем миниатюрным, не говоря уже о Вадиме Сигизмундовиче, который почувствовал себя кем-то вроде полевой мыши. Великаны приблизились к нему в три шага, закрыв спинами обзор сразу двух лун. Прямо перед собой Успенский увидел волосатую ступню с обломанными грязными ногтями.
Вдруг страшная сила толкнула его в бок, а потом подбросила вверх, и он оказался в шершавой ладони. Ладонь поднималась все выше и выше, как ковш подъемного крана, и в конце концов он увидел перед собой бежевую стену, которая в итоге оказалась не стеной вовсе, а гигантским подбородком. Успенский попытался обозреть раскинувшийся перед ним ландшафт огромного лица целиком. Со столь близкого расстояния сделать это было трудно, но все же что-то знакомое померещилось ему в чертах. Внезапная догадка отозвалась в нем облегчением и ужасом одновременно. «Это же Света!» – понял Вадим Сигизмундович. И точно, стоило ему так подумать, как ландшафт расплылся на мгновенье и замер снова, явив несколько другой рисунок, но уже совершенно определенно Светиного лица. Только глаза у нее почему-то оказались раскосыми. Подбородок угрожающе качнулся, Успенского прижал к ладони порыв ураганного ветра, раздался невыносимый грохот: «Не волнуйся, Вадик. Я все организую». Он зажмурился, зажал руками уши. А когда открыл глаза, увидел на подбородке большой бурый бугор. Последнее, о чем он подумал, – что это прыщ. Потом гигантская ладонь закрылась, сомкнув его в душной, глухой темноте.
