Я пошел на голос и остановился у третьей слева двери, которая была приоткрыта. На стене виднелись взятые в рамки листы бумаги. Я открыл дверь и увидел лысого мужчину с резко очерченным угловатым лицом и маленьким – по людским меркам – ртом. Одет он был красиво – в клетчатую рубашку с красным галстуком-бабочкой.
– Приятно видеть, что ты в одежде, – сказал он, пряча лукавую улыбку. – Чувства наших соседей так легко оскорбить.
– Да. На мне достаточно одежды. Об этом не волнуйся.
Он кивнул и, продолжая кивать, откинулся на спинку стула и почесал подбородок. За спиной у него мерцал компьютерный экран, исчерченный кривыми и формулами Эндрю Мартина. Я уловил запах кофе. Заметил пустую чашку. Даже две.
– Смотрю и не могу насмотреться. Немудрено, что ты сорвался. Это нечто. Ты, наверное, забыл с этим обо всем на свете, Эндрю. Я только прочел, и то никак не опомнюсь.
– Я очень много работал, – сказал я. – Ушел в математику с головой. Но ведь такое случается, не правда ли, когда имеешь дело с числами?
Дэниел слушал с тревогой.
– Тебе что-нибудь прописали? – спросил он.
– Диазепам.
– И как, помогает?
– Да. Да. Чувствую, что помогает. Я бы сказал, все кажется капельку незнакомым, чужеродным, словно из другого мира – как будто атмосфера чуть изменилась, гравитация ослабла, и даже такая привычная штука, как пустая чашка из-под кофе, смотрится совершенно по-другому. Под новым углом зрения. Даже ты. Ты кажешься мне довольно неприятным. Почти жутким.
Дэниел Рассел рассмеялся. То был смех без веселья.
– Что же, мы всегда недолюбливали друг друга, но я отношу это к научному соперничеству. Обычное дело. Мы не географы и не биологи. Мы люди чисел. Мы, математики, всегда были такими. Возьми хотя бы паршивца Исаака Ньютона.
– Я назвал в его честь собаку.
– Да, назвал. Но послушай, Эндрю, сейчас не время оттирать тебя локтями. Сейчас время похлопать тебя по спине.
Мы теряли время.
– Ты кому-нибудь рассказывал об этом?
Дэниел замотал головой:
– Нет. Конечно, нет. Это твое доказательство, Эндрю. И тебе решать, когда и как его обнародовать. Хотя как друг я бы, пожалуй, посоветовал выждать немного. Недельку-другую, пока не уляжется эта пикантная история.
– Разве математика интересует людей меньше, чем нагота?
– Увы, Эндрю. Зачастую. Послушай, иди домой, не рвись пока в бой. Я замолвлю словечко перед Дайан из Фитца и объясню, что с тобой все будет хорошо, но может понадобиться время. Уверен, она пойдет навстречу. Студенты могут потрепать тебе нервы в первый день. Нужно собраться с силами. Отдохнуть. Правда, Эндрю, иди домой.
Мерзкий запах кофе усиливался. Я окинул взглядом дипломы на стене и почувствовал благодарность, что там, откуда я родом, личный успех не имеет значения.
– Домой? – переспросил я. – А ты знаешь, где мой дом?
– Конечно, знаю. Эндрю, что ты такое говоришь?
– Вообще-то меня зовут не Эндрю.
Еще один нервный смешок.
– Эндрю Мартин – это твой сценический псевдоним? Если так, я бы придумал что-то поинтереснее.
– У меня нет имени. Имена характерны для видов, которые ставят интересы особи превыше общего блага.
Тут Дэниел впервые встал с кресла. Он был высоким, выше меня.
– Я бы посмеялся над этим, Эндрю, не будь мы друзьями. Боюсь, тебе необходима медицинская помощь. Послушай, я знаю очень хорошего психиатра, который…
– Я не Эндрю Мартин. Его забрали.
– Забрали?
– Когда он доказал то, что доказал, нам не оставалось другого выбора.
– Нам? О чем ты? Ты хоть сам слышишь, что говоришь, Эндрю? Это речи сумасшедшего. Я думаю, тебе надо домой. Я отвезу тебя. Так будет лучше. Ну же, поехали. Я отвезу тебя домой. К семье.
Он выставил вперед правую руку, указывая на дверь.
Но я никуда не собирался.
Боль
– Ты говорил, что хочешь похлопать меня по спине.
Дэниел поморщился. Выше этой морщины кожа, покрывавшая его череп, блестела. Я смотрел на него. На блеск.
– Что?
– Ты хотел похлопать меня по спине. Сам говорил. Так почему нет?
– Что?
– Похлопай меня по спине. И я уйду.
– Эндрю…
– Похлопай меня по спине.
Он медленно выдохнул. Его взгляд выражал нечто среднее между тревогой и страхом. Я повернулся, подставив спину. Я ждал хлопка, все ждал и ждал. И вот его рука опустилась. Дэниел похлопал меня по спине. При этом первом контакте, невзирая на одежду, я произвел считывание. Потом, когда я обернулся, мое лицо на долю секунды перестало быть лицом Эндрю Мартина. Оно стало моим.
– Что за?..
Дэниел шарахнулся от меня и налетел на письменный стол. Перед ним опять стоял Эндрю Мартин. Но он увидел то, что увидел. У меня оставалась всего секунда, прежде чем он закричит, поэтому я парализовал ему челюсть. В глубине его вытаращенных глаз, помимо паники, читался вопрос: «Как он это сделал?» Для корректного завершения процесса требовался еще один контакт: прикосновения левой руки к плечу оказалось достаточно.
Его охватила боль. Боль, которую вызвал я.
Дэниел сцепил руки. Его лицо стало фиолетовым. Цвета моей родной планеты.
Я тоже чувствовал боль. Головную. И усталость.
Когда Дэниел упал на колени, я прошел мимо него к столу и удалил из электронной почты письмо с приложением. В папке «Отправленные» не оказалось ничего подозрительного.
Я вышел на лестничную площадку.
– Табита! Табита, вызывайте «скорую»! Быстрее! Кажется, у Дэниела сердечный приступ!
Египет
Не прошло и минуты, как она уже была наверху, с телефоном в руках и паникой на лице. Опустившись на колени, она пробовала сунуть таблетку – аспирин – в рот мужу.
– У него рот не открывается! У него рот не открывается! Дэниел, открой рот! Милый, боже мой, милый, открой рот! – Потом в телефон: – Да! Я же сказала! Сказала! Холлиз! Да! Чосер-роуд! Он умирает! Он умирает!
Она ухитрилась затолкать мужу в рот кусочек таблетки, но та зашипела и пеной стекла на ковер.
– Мн-н-н-н, – из последних сил мычал ее муж. – Мн-н-н-н-н.
Я молча наблюдал. Глаза Дэниела оставались открытыми, широко-широко, как у ипсоида, словно, чтобы оставаться в этом мире, достаточно было просто не выпускать его из виду.
– Дэниел, все хорошо, – говорила Табита прямо ему в лицо. – «Скорая» едет. С тобой все будет в порядке, милый.
