Предисловие
(алогичная надежда перед лицом беспощадного рока)
Я знаю, что некоторые из вас, читающих эти строки, убеждены, будто никаких людей нет, но я утверждаю, что они есть на самом деле. Для тех, кто не в курсе: человек, сам себя называющий Homo sapiens, – это реально существующая двуногая форма жизни со средним уровнем интеллекта, ведущая изрядно затуманенное самообманом существование на небольшой, покрытой водой планете в довольно пустынном уголке Вселенной.
Остальным (и тем, кто послал меня сюда) скажу, что во многих отношениях пресловутые сапиенсы целиком и полностью подтверждают ваши самые причудливые о них представления. На первый взгляд их внешность вам безусловно покажется омерзительной.
Одни только лица – средоточие всевозможных жутких странностей. Выпуклый нос посередине, тонкокожие губы, примитивные наружные органы слуха, называемые ушами, крошечные глаза и совершенно бесполезные брови. Чтобы осмыслить и принять все это, требуется немало времени.
Поведение и обычаи людей также поначалу кажутся нелепыми и непонятными. Говорят эти существа совсем не о том, что их действительно волнует, и я мог бы написать девяносто семь томов о тамошних понятиях «стеснительности» и «дресс-кода», но это ни на шаг не приблизит вас к пониманию людей.
Да, и не будем забывать об их «способах достижения счастья», на самом деле приносящих несчастье. Это бесконечный список. Он включает: хождение по магазинам, просмотр передач по телевизору, поиск работы получше и дома побольше, сочинение полуавтобиографических романов, возню с детьми, придание своей коже чуть более молодого вида и смутную веру в то, что во всем этом есть смысл.
Что было бы смешно, если бы не было так грустно. Но, находясь на Земле, я открыл для себя человеческую поэзию. Их поэтесса, одна из самых лучших (по имени Эмили Дикинсон), написала: «Возможность – идеальный дом»
[1]. Предлагаю вам побаловать себя и последовать ее примеру. Давайте уберем все заслоны на пути нашей мысли: то, что вам предстоит прочесть, требует отказа от предвзятости ради понимания.
И давайте подумаем вот о чем: может, в человеческой жизни все-таки есть смысл? И что если – уж извините – жизни на Земле стоит не только опасаться и посмеиваться над ней? Может, ее и правда есть смысл беречь?
Некоторые из вас, наверное, уже знают, что я сделал, но никто не понимает зачем. Данный документ, или руководство, или отчет – называйте, как вам угодно, – все объяснит. Прошу вас, прочтите эту книгу беспристрастно, а потом решайте сами, какова истинная ценность человеческой жизни.
Да будет мир.
Часть первая
В кулак я волю собрала
[2]Человек, которым я не стал
Итак, что это перед вами?
Готовы?
Хорошо. Дышите глубже! Объясняю.
Эта книга, вот эта самая книга написана здесь, на Земле. Она о смысле жизни и его отсутствии. О том, каково убивать и каково спасать. О любви, о мертвых поэтах и об арахисовой пасте из цельного ореха. О материи и антиматерии, обо всем и ни о чем, о надежде и о ненависти. О женщине-историке по имени Изабель (сорок один год), ее сыне по имени Гулливер (пятнадцать лет) и гениальнейшем математике в мире. Одним словом, это книга о том, как становятся человеком.
Но для начала констатирую факт: сам я человеком не являюсь. В ту первую ночь, на холодном ветру и во мраке я вообще не имел с данными существами ничего общего. До того как на заправке мне попался на глаза «Космополитен», я даже не видел человеческой письменности. Допускаю, что и для вас эти строки могут оказаться первым знакомством с ней. Чтобы дать вам представление о том, как люди обрабатывают информацию, я создал эту книгу на земной манер. Я употребляю здесь человеческие слова, напечатанные человеческим шрифтом в типичной для речи людей последовательности. Учитывая вашу способность почти мгновенно переводить даже самые экзотические и древние лингвистические формы, полагаю, что вы без труда все поймете.
Подчеркиваю еще раз: изначально я не был профессором Эндрю Мартином. Я был таким же, как вы.
А «Эндрю Мартин» – это лишь моя роль. Легенда. Мне следовало притвориться им, чтобы исполнить миссию. Отправной точкой миссии стало похищение и смерть профессора. (Понимаю, это наводит на мрачные мысли, поэтому не стану больше упоминать о смерти, по крайней мере на этой странице.)
Главное: сорокатрехлетний математик, муж и отец, который преподавал в Кембриджском университете и последние восемь лет жизни посвятил решению математической задачи, до тех пор считавшейся неразрешимой, – это был не я.
До путешествия на Землю у меня не было каштановых волос, которые сами ложатся на косой пробор. Я не имел своего мнения ни о «Планетах» Холста
[3], ни о втором альбоме Talking Heads и вообще не имел никаких представлений о музыке. По крайней мере, не мог их иметь. Как я мог считать, что австралийское вино по определению хуже того, которое производят в других регионах планеты, если в жизни не пил ничего, кроме жидкого азота?
Являясь представителем постматримониального вида, я, разумеется, не мог ни ранить равнодушием жену, ни приударять за одной из своих студенток, ни выгуливать английского спрингер-спаниеля – одного из мохнатых домашних божков, именуемых собаками, – чтобы под этим предлогом улизнуть из дома. Книг по математике я тоже не писал и не настаивал, чтобы издатели брали фотографию автора, на которой автору лет на пятнадцать меньше.
Нет, этим человеком я не был.
Он не вызывал у меня ни малейшей симпатии. И тем не менее он был реален, как вы и я, – настоящее млекопитающее, с диплоидным набором хромосом, эукариот и примат, который до полуночи сидел за письменным столом, таращился в экран компьютера и пил черный кофе (о кофе и моих с ним злоключениях я расскажу чуть позже). Организм, который мог вскочить, а мог и не вскочить со стула, когда свершилось открытие и его мысль достигла пределов, до каких ни одна другая человеческая мысль прежде не добиралась, – пределов познания.
А вскоре после прорыва его забрали кураторы. Мое начальство. Я даже встретился с ним – буквально на секундочку – для считывания, впрочем, далеко не полного: только физического, не ментального. Понимаете, можно клонировать человеческий мозг, но не то, что в нем хранится. Ну разве что частично. Так что многому пришлось учиться самостоятельно. Я прибыл на планету Земля сорокатрехлетним новорожденным. Позднее я жалел, что не познакомился с профессором Мартином как положено: такое знакомство мне бы очень помогло. Прежде всего он мог бы рассказать мне о Мэгги. (Ах, если бы он рассказал мне о Мэгги!)
