– Что, по-твоему, я должен сделать?
Я посмотрел на нее. Сцепив руки на коленях, девушка выглядела взволнованно. Заметив опасливое выражение на ее лице и поджатые губы, я улыбнулся. Она так боялась попасть в неприятности.
Однако мне было жаль Уинтер. Никто не имел права указывать ей, что она может или не может делать.
Ну, кроме меня, наверное.
– Я не знаю, – пробормотала она нерешительно. – Давай уедем.
– Ты хочешь танцевать? – подначивал ее я. – Я добьюсь для тебя всего, чего захочешь.
– И как ты это сделаешь?
– Я получаю все, что захочу, – заявил я прямолинейно.
Уинтер тихо засмеялась, вероятно, думая, будто я пошутил. На мгновение я дал слабину. Давно ничего красивее не видел – ее глаза буквально светились от счастья.
Она покачала головой.
– Нет.
Господи. Значит, Уинтер хотела, чтобы я разбирался со всеми, кто ее обидит или рассердит, у нее за спиной, потому что она слишком робкая? Значит, так и будет. Я не пускал все на самотек.
– Никто не смеет тебе отказывать.
– Но не таким способом, – сказала девушка. – Мне будет неприятно, если я добьюсь цели нечестно.
Да, я понимал. Скорее всего, я чувствовал бы себя точно так же, если бы речь шла о баскетболе.
Но…
– Она заслуживает слез за то, что заставила тебя плакать, – сказал я. – Или, по крайней мере, легкого беспокойства.
Со стороны менеджера было надменно, самонадеянно и нагло предложить Уинтер бросить танцы, вообще убеждать кого-либо не заниматься любимым делом. Мне хотелось заткнуть ей рот.
– Пожалуй, я мог бы поспособствовать ее увольнению.
Девчонка лишь рассмеялась.
Я нахмурился.
– Можно хотя бы затопить ее двор и подрифтовать там?
– Ничего разрушительного, – распорядилась она. – Никаких гадостей. Проделка должна быть забавная. И… чтобы потом было легко навести порядок. Понял? Что-то элегантное.
– Что-то в духе средней школы, – поправил я иронично.
Закатив глаза, Уинтер откинулась на спинку сиденья и улыбнулась.
Я расслабленно положил голову на подголовник, вспоминая, что лежало в багажнике. Меня и моих приятелей вызвали обратно в город из колледжей для организации празднования завтрашней Ночи Дьявола. Едва вернувшись, мы отправились по магазинам за припасами. Багажник был забит спиртом, однако Уинтер не хотела устроить пожар. Еще имелся гипс, клей, фонарики, а у парней осталось другое барахло: веревки, дымовые шашки и кувалды. Большинство этих вещиц мы вряд ли используем завтра, просто увлеклись и на радостях потеряли головы, пока скупали весь этот хлам, потому что не участвовали в традиционной для Тандер-Бэй ночи беспорядков уже пару лет.
Что-то не разрушительное.
Что-то неразрушительное – это не наш профиль.
А потом я вспомнил, что в машине, помимо всего прочего, лежали пневматические гудки и скотч.
Боже. Ну, так уж и быть. Я знал, что нам нужно сделать.
Поверить не мог, что опущусь так низко.
– Пристегнись, – распорядился я, покачав головой. – Я придумал проделку.
* * *
Уинтер следовала за мной, держась за мою толстовку, пока я бежал по проходу, свернул за угол и миновал лифты. Меня часто заставляли ходить в театр «Бридж-Бэй» в детстве, чтобы посмотреть постановки, проспонсированные родителями, или навестить мать, когда она снисходила до того, чтобы выступить перед зрителями, словно люди должны были быть благодарны за то, что перед ними выступала балерина Большого театра… На самом деле этим она лишь тешила свое самолюбие. Мать уже давно не участвовала в больших концертах. А когда отец женился на ней и перевез в Америку, ее карьера и вовсе закончилась.
Я знал театр как свои пять пальцев, хоть и не посещал его много лет. К счастью, окно в подвале до сих пор не закрывалось.
– Ты уже устраивал нечто подобное раньше? – спросила девушка.
Придерживая дверь, я затащил ее в женский туалет, включил свет и погасил свой фонарик.
– Мы с сестрой делали так дома и еще раз в пиццерии.
Нам тогда было около четырнадцати. Помню, получилось довольно забавно.
О, как изменились времена и то, что вызывало у меня улыбку.
– Давай, прыгай на стойку, – сказал я ей.
Уинтер села, а я бросил свою спортивную сумку в раковину, достал оттуда гудки, деревянные палочки и скотч. Затем нырнул в одну из кабинок, отмерил длину палки от сиденья унитаза до кнопки гудка. Подошло идеально.
Отлично.
Вернувшись к раковине, я вложил Уинтер в руку баллончик с палочкой и показал, как их держать.
– Сожми вот так, – проинструктировал я. – Покрепче.
Она кивнула, и я принялся приматывать палку скотчем к кнопке. Когда на нее кто-нибудь надавит, например сев на унитаз, раздастся оглушительный сигнал, который заставит всех, кто находится в здании, подавиться своим кофе.
– Значит, у тебя есть сестра? – поинтересовалась Уинтер, продолжив наш разговор.
– Да. Я не единственный ребенок, – поправил я ее предположение о моей неспособности делиться.
– Сколько ей?
– Она на год младше меня.
Я отмотал скотч, подготовил один баллончик, затем взял второй, дал его девушке и проделал то же самое еще раз.
– А тебе сколько?
– Я старше тебя.
Она засмеялась.
– Тебе ведь не шестьдесят лет, да?
Шестьдесят? Разве я был похож на шестидесятилетнего, когда ты меня трогала?
Я остановился и навис над ней.
– Я достаточно взрослый, чтобы голосовать, но недостаточно взрослый, чтобы самому покупать алкоголь. Однако я все равно могу купить его. Если ты захочешь.
Девушка лишь улыбнулась и закрыла тему.
Удивительно, как она до сих пор не догадалась, но я всегда предусмотрительно снимал четки и принимал душ, прежде чем прийти к ней. Думал, будет тяжело отказаться от курения, чтобы не выдать себя запахом, только, находясь рядом с Уинтер, я не хотел курить.
И я ни разу не надевал свою маску, иначе Уинтер узнала бы во мне одного из Всадников.
А если признаюсь ей, что мне девятнадцать, она поймет, в каком году я окончил школу. По сути, я следил и пугал ее так же, как Дэймон в кладовой и кафетерии. Это вынудило бы девушку посмотреть фактам в лицо и разгадать загадку. Пока же… мне нравилось то, что я нравился ей.
Я не старался затащить Уинтер в постель. Не пытался доказать, каким стойким был. Не злился. Меня не тяготила и не утомляла моя гребаная жизнь. Единственное место, где я хотел находиться, – рядом с ней.
