Мои глаза снова сосредоточились на лице девушки. Склонив голову, я наблюдал за тем, как ее брови сдвинулись вместе от удовольствия и истомы. Хотелось поцеловать Уинтер, чтобы ощутить вкус ее пота, выступившего над верхней губой.
Она думала обо мне? Часто ли этим занималась? Неужели Уинтер настолько сильно нуждалась в разрядке? Было ли ей сейчас так же приятно, как с мужчиной?
Я давно не чувствовал себя таким изнуренным, какой выглядела она.
Девушка опустилась в ванну, опять прижала согнутые колени к груди и пыталась отдышаться.
Нет, повтори. Мой член был тверже камня. Если бы я сейчас вошел в нее, насколько влажной она бы оказалась?
Боже, что Уинтер со мной делала? Повтори.
– Я знаю, что ты тут, – сказала она.
Мой взгляд метнулся к ее глазам, устремленным в пространство, к умиротворенному и непоколебимому выражению на лице.
– Теперь ты в курсе… – продолжила девушка. – Когда кончаю, я всегда закрываю глаза.
Я застыл на месте. Огонь, пылавший в моем теле секунду назад, превратился в лед. Она знала, что я здесь. Знала с самого начала. Когда Уинтер оставила дверь открытой, мне показалось это странным. И я просто предположил, что она думала, будто находится в доме одна. В чем меня обвинять, если я наблюдал за тем, что происходило у всех на виду?
Но оказывается, она все спланировала. Я поднял руку с согнутыми пальцами, изнывая от желания схватить ее прелестную шейку, но… в конце концов отстранился. Она хотела спровоцировать меня. Но не так ты попадешь в мою постель, малышка Уинтер.
Она считала себя сильной. Думала, что может поиграть со мной.
Пусть попытается. Однажды ты была моей. И будешь снова.
Выпрямившись, я молча проследил за тем, как Уинтер выбралась из ванны, укуталась в полотенце и ушла. Я тихо последовал за ней, остановился за дверью и проводил ее взглядом до конца коридора. Девушка не вертела головой, чтобы послушать, не идет ли кто за ней; не боялась, что у нее за спиной кто-то есть. Войдя в свою спальню, она закрыла дверь.
Глубоко вдохнув, я ощутил царившую в доме тишину в предвкушении предстоящих длинных ночей.
Ари и ее мать уехали.
Ее отец сбежал.
Все складывалось идеально.
Я вернулся к себе, закрыл дверь и увидел Михаила, спавшего на моей кровати. Пес поднял голову, спрыгнул с кровати и, виляя хвостом, подошел ко мне.
Не сдержав улыбки, я достал из кармана угощение. Он уплетал корм с моей ладони, пока я гладил его второй рукой по золотистой шерсти. Удивительно, как некоторые животные понимали, что нельзя кусать кормящую тебя руку, а другие не могли отрицать свою истинную сущность.
– Я не могу спать, мальчик, – сказал я псу, проведя обеими ладонями по его голове. – Для животного это не сложно, да? Почему же я не могу позволить себе таких простых вещей?
Я хотел трахаться. Хотел, чтобы все происходило медленно, хотел чувствовать ее страх и желание, чтобы ее рот отвечал моему с тем же рвением, что и раньше.
Но мне нужно было завладеть ее разумом.
– Это все у меня в голове, – пробормотал я.
Контроль. Воспоминания. Понимание того, что наши тела нас предают, а самый ценный приз – это мозг. Только разуму известно, чего мы действительно хотим, не телу.
– Просыпайся! – шепчу я, тряся Бэнкс. – Вставай!
Она поднимает голову, еще не до конца проснувшись.
– Что? А?
Я срываю с нее одеяло, хватаю ее за руку и стягиваю с постели. Все равно что пятилетнего ребенка тащишь. Моей сестре четырнадцать, но она до сих пор слишком долговязая и худая по сравнению со мной, а я всего на год старше ее. Мои боксеры и футболка висят на ней мешком.
Шаги доносятся с лестницы, ведущей в мою спальню. Я забыл запереть дверь.
Заталкиваю Бэнкс в шкаф. Она садится, зная правила. Надев сестре на голову свои наушники и включив какой-то метал-трек, говорю:
– Не выходи, пока я за тобой не вернусь.
Я закрываю шкаф как раз в тот момент, когда дверь моей комнаты раскрывается со скрипом.
Входит мать, босиком, в темно-фиолетовом неглиже и халате. Она удивляется, увидев, что я не сплю. Улыбнувшись, она запирает дверь, направляется ко мне и спрашивает:
– Ты даже не ложился? – От мелодичного тона ее голоса я морщусь.
Он звучит абсурдно, потому что ему не место среди всего, что происходит в этой спальне. Здесь нет ничего счастливого или невинного.
Она приближается, кладет ладони мне на лицо, слегка похлопывает по коже, будто проверяя температуру или типа того, но ее прикосновения постепенно становятся интимными. Кончики пальцев скользят неспешно, спускаются к моей шее. Мать стоит слишком близко, ее груди касаются моей груди сквозь ночную сорочку.
– Не можешь уснуть? – спрашивает она, затем дразняще произносит с улыбкой: – Кому-то нужна таблеточка его снотворного.
Моего снотворного. Ведь это целительно для парней, когда их члены доят матери.
Она ласкает мое лицо и плечи, смотрит на меня так, будто мне по-прежнему одиннадцать и я навсегда останусь ее мальчиком.
– Я могу позаботиться обо всем, в чем нуждается мой сын. – Мать улыбается, обвивая мою шею руками. – Такой красивый мальчик. Когда-нибудь ты станешь властным мужчиной.
Она прижимается своим телом к моему, и я закрываю глаза, пытаясь мысленно перенестись подальше отсюда. Туда, где представляю на ее месте кого-нибудь другого – девчонку из школы, одноклассницу.
Моя мать еще молода, ей было всего шестнадцать, когда она меня родила, поэтому ее кожа по-прежнему упругая, чему также поспособствовали многолетние занятия танцами, черные волосы длинные и мягкие, и пахнет от нее приятно…
Я занимался сексом с другими девушками. Женщинами, которых держит дома отец. Я смогу.
И даже если захочу положить этому конец, кому я скажу? Отцу будет безразлично. Всем будет безразлично. Рассказав кому-либо, я лишь разозлю его, и люди посмеются надо мной. Я проявлю слабость, опозорю отца.
Я не могу рассказать.
К тому же что в этом особенного? В реакции матери нет ничего необычного. Мужчины смотрят на Бэнкс так же, как мать смотрит на меня. Поэтому я прячу сестру. Чтобы они ее не тронули.
Я вижу столько дерьма и не уверен, плохо ли она поступает на самом деле. Этому нет конца, я уже привык ко всему, что происходит по ночам. Может, такое бывает со всеми, но никто об этом не говорит.
Но когда моя мать трет мой член своей ладонью через ткань джинсов, я просто не могу.
