– Твои туфли у меня.
Мои туфли?
Ах, пуанты. После утренней репетиции я оставила их возле стереосистемы.
Станцевать для него…
Я могла бы. Если не включать на полную громкость, то музыка не разбудит маму.
Но что случится, когда я станцую?
Что со мной не так, раз мне нравилось его присутствие?
Ему запали в душу мои танцы. Парень пришел, надеясь увидеть, как я танцую.
Ты сделала мир красивее.
Быстро подавив улыбку, я протянула к нему руку:
– Туфли?
Он положил их мне на ладонь, придерживая обеими руками, чтобы они не упали.
Я села на пол, надела пуанты, завязала ленты и услышала, что незнакомец отошел, вероятно, стараясь не мешать.
Проверив плотность шнуровки, я поднялась, направилась к центру площадки, нашла свою метку и встала во вторую позицию. Затем согнула колени в быстром деми-плие, чтобы найти баланс, поднялась на пуантах и опять опустилась.
Нужно бы размяться подольше, но я внезапно занервничала. Возможно, потому что в прошлый раз не подозревала о наличии зрителя. А может, из-за неуверенности в том, перережет он мне глотку или нет.
– Седьмой трек, – окликнула я слегка дрожащим голосом. – Включишь, пожалуйста?
Услышав, как парень пересек зал, чтобы выполнить мою просьбу, я пожалела, что не переоделась. Учитывая ситуацию, поверить не могла, что меня это беспокоило, однако я была лишь в шортах, майке и без проклятого лифчика.
Наконец-то зазвучали гулкие распевы и мурлыканье Элли Голдинг, тихие и слабые поначалу, постепенно набирающие силу. Осваиваясь, я медленно обошла танцплощадку по кругу. С хореографией к этой песне я экспериментировала всего один раз и не помнила ее, поэтому придется импровизировать.
Темп нарастал, обволакивал меня. И тут вступили ударные, зазвучали слова, пронизанные хоралами. Мое сердце забилось чаще. Я закрыла глаза, представила себе границы площадки и, оттолкнувшись от наждачной ленты, начала двигаться. Попав в ритм, я качнула головой, встала на носочки и закружилась, чувствуя музыку.
Я забыла о парне, обо всех учителях, критиковавших мою технику, и просто перенеслась в свой собственный мир, где жаждала ощущать, как мое тело рассекает воздух, а руки скользят по волосам и шее.
Выгнув спину, я выполнила аттитюд. Сердце подпрыгнуло в груди, когда я сделала оборот и встала в арабеск. Я улыбнулась и прикусила губу, чтобы сдержать смех, рвавшийся наружу. Продолжив вращаться и наклоняться, я делала все, что вздумается, позволяя мелодии самой вести меня.
Когда песня закончилась, воздух внезапно показался мне холодным. Тяжело дыша, я вспомнила, что была не одна.
– Ты… ты все еще здесь? – спросила я. Во рту пересохло.
Несколько мгновений он молчал, а потом ответил спокойным тоном:
– Ты двигаешься… по-другому.
– В каком смысле по-другому? – Я замерла, стараясь отдышаться.
Однако он промолчал. Для меня не секрет, что я раздражала учителей своей любовью к импровизациям. Очень часто. Я ценила полученное классическое образование, но не хотела из раза в раз повторять избитые вещи. Обычно просто поддавалась порыву, ведь это доставляло мне радость. Ему не понравилось?
Найдя стул, я села и сняла пуанты.
– Ты до сих пор думаешь, что можешь причинить мне боль? – поинтересовалась я.
– Мне некуда торопиться.
Я едва не засмеялась. Бесполезно было спрашивать, так как я не ожидала, что парень скажет правду, но его ответ мне почему-то понравился. В нем была доля юмора.
– Почему ты не вызываешь полицию? – прошептал он.
Его голос прозвучал ближе. Парень медленно подходил ко мне.
Нагнувшись, я сняла одну туфельку и помассировала ноющую ступню.
– Тебе понравился танец? – ответила я вопросом на вопрос.
– Я не стану тебе мешать, если ты позовешь на помощь, – пояснил он. – Не сегодня. Давай.
– Это не отрепетированный номер. Я импровизировала.
– Я могу тебя убить, – подметил незнакомец. – Все будет кончено раньше, чем ты поймешь, что произошло.
– Мне хочется, чтобы тебе понравился танец, – продолжила я, не обращая внимания на его односторонний разговор, иначе мне пришлось бы давать ответы, которых у меня пока не было. – Мои родители считают, что слепая балерина – это смешно. Только я всегда мечтала стать танцовщицей. Такое возможно.
– Ты можешь умереть сегодня, – продолжил он, словно не слыша меня.
Распустив ленты на второй ноге, я бросила пуанты на пол.
– Смерть мне грозит каждый день по десять раз. Я могла умереть, когда потеряла зрение в восемь лет.
К постоянному риску я привыкла. Любой мой шаг теоретически мог привести к тому, что я опасно упаду и получу серьезные повреждения. Возможно, именно поэтому я не особо его боялась.
– Что случилось в тот день? – спросил парень.
В день, когда я ослепла?
– Я упала. С домика на дереве. Во время падения дважды ударилась головой. Повреждение зрительного нерва. Необратимое.
– Тебя столкнули?
Сжав правую руку в кулак, я вспомнила ужасное ощущение того, как ладонь мальчика медленно выскользнула из моей, и осознание, что лишь она удерживала меня на огромной высоте над землей.
Меня не столкнули. Не совсем.
– Мне не следовало туда подниматься, – едва слышно пробормотала я. – Как бы я хотела, чтобы мы с ним не встретились. Я жалею, что пошла с ним… Я… – Моя жизнь сложилась бы совершенно иначе, если бы я могла изменить один-единственный день и не войти в тот фонтан. – Я тоскую по возможности видеть вещи. Фильмы и море. – После секундной заминки я продолжила: – Твое лицо.
Неспособность читать язык его тела и мимику делала меня уязвимой.
Послышался скрип ножек стула по полу, затем парень поставил его передо мной и сел. Он взял мою руку, отчего я дернулась, сразу же насторожившись, и выпрямила спину по струнке.
Однако парень опять поймал меня и чуть крепче сжал пальцы.
– Встань.
Я догадалась, что он пытался сделать и, раз уж зашла так далеко… Нерешительно поднялась, приготовившись сбежать, если придется. Все мои мышцы напряглись.
Кисть незнакомца была немного больше моей, с изящными длинными пальцами, но такими холодными. Ледяными. Он взял меня за обе руки и подвел к себе, к своему лицу.
– Что ты видишь? – произнес парень, положив мои ладони на себя и отпустив их.
Расправив пальцы на его щеках, я несколько секунд стояла смирно, боясь пошевелиться, ведь тогда он почувствовал бы, как сильно я дрожала. Каждый миллиметр моей кожи, соприкасавшийся с ним, буквально гудел. Я едва не отстранилась.
