Нажав на звонок, я сунул руку в карман. Я надел черный костюм с черной рубашкой, ведь сегодня мне нужно было стать другим Дэймоном. Не тем, кого любила Уинтер.
Дверь открылась. Едва я встретился взглядом с женщиной, ее улыбка померкла, грудь начала вздыматься резче из-за глубоких вздохов.
Я смотрел на ее лицо новыми глазами, изучал черты в попытке уловить хоть какое-то сходство с собой. Белокурые волосы, точь-в-точь как у Рики, собранные в стильный небрежный пучок с выбившимися прядями, обрамлявшими щеки. Стройное, подтянутое тело – она казалась более здоровой, чем пару лет назад, когда сидела на таблетках и алкоголе.
Одета Кристиана была в узкие черные брюки и блузку без рукавов. Благодаря макияжу она выглядела гораздо моложе своих сорока с лишним лет.
Однако я не замечал ничего общего в нашей внешности. Или, возможно, мой пульс слишком громко отдавался в ушах, а я был чересчур нетерпелив и отвлечен, чтобы ясно мыслить.
– Это правда? – спросил я.
Кристиана отпустила дверную ручку и замерла на месте, словно в трансе.
– Что – правда? – уточнил другой голос.
Рика показалась из-за спины матери, держа в руках кофейную кружку, и посмотрела на меня.
Зато они были похожи как две капли воды.
Когда никто из нас не ответил, девушка перевела взгляд на Кристиану.
– Мам?
Та лишь потупила глаза; ее губы дрожали. Она понимала, что все кончено, скрывать это дальше было невозможно.
– Мой отец рассказывал историю… – наконец, произнесла Кристиана. В ее голосе до сих пор сохранился налет южноафриканского акцента. – О нашей прародительнице из Персии, жившей много веков назад. Женщине по имени Махин. – Ее печальный взгляд встретился с моим. – Он говорил, что именно от нее унаследовал черные волосы и глаза цвета воронова крыла.
Мои черные волосы и глаза цвета воронова крыла.
– По его словам, – продолжила женщина, – каждые несколько поколений она напоминает о себе.
Кровь лавой разливалась по телу; я невероятно разозлился. Не уверен, что должен был испытывать подобную злость, но все равно хотел этого, потому что мне нужно было выплеснуть ее на кого-то.
Как мог человек оказаться таким слабым?
Я пытался понять ее. Мой отец был опасным мужчиной. Да, он угрожал ей, убил ее мужа, наверняка пугал тем, что навредит Рике, и все же…
Как можно так жить? В этом городе, у него под носом, зная, что твой ребенок растет без тебя всего в полутора километрах? Почему бы просто не украсть его на улице в пять, восемь, одиннадцать лет, а потом сбежать?
Шредер Фэйн обладал богатством и связями. Она хотя бы представляла, чего я натерпелся в том доме?
Однако потом я осознал, что, если бы не жил у Гэбриэла, то не смог бы помочь Бэнкс.
Но…
Взгляд Рики, озадаченно сдвинувшей брови, метался между нами.
– Ты была в больнице, – сказал я Кристиане, вспомнив голос и успокаивающие прикосновения ее рук к моему лицу.
У нее на глаза навернулись слезы. Резко втянув воздух, она шагнула ко мне, но я попятился, держа ее на расстоянии.
– Мать мне не нужна, – предупредил я. – Больше не нужна. – Затем я указал на Рику. – Однако она очень пригодится. Это ничего не изменит, просто не вставай между мной и ею.
– Черт, о чем он говорит? – спросила Рика у матери. Ее голос стал жестче. Она повернулась ко мне. – Дэймон?
– Говорил ведь тебе, что ты никогда от меня не отделаешься, – напомнил я ей. – Я всегда это чувствовал.
Девушка глянула на мать с явной тревогой на лице.
– Мама? Пожалуйста? В чем дело? Что происходит?
Двинувшись спиной вперед к своей машине, я не сводил с нее глаз.
– Мы будем править миром, Рика. – Я развел руки в стороны, широко улыбаясь. – Ты, Бэнкс и я.
Развернувшись, я пошел дальше, пока она пыталась мольбами растормошить Кристиану. Безуспешно.
Когда я отъехал от ее дома, Кристиана Фэйн все еще стояла на пороге и смотрела мне вслед. Только это она всегда и делала.
Надеюсь, ей хватит ума не предпринимать новых попыток сблизиться. Даже после смерти моего отца, исчезнувшего с ее пути, она не станет вдруг желанным гостем.
Я не очень хорошо реагировал на плохих родителей. Лучше Кристиане помнить об этом.
Эпилог
Дэймон
Отсоединив зарядное устройство, я поднял телефон. Подсветка экрана била в мои уставшие глаза, пока я просматривал оповещения, постепенно будившие меня на протяжении последних тридцати минут.
Гребаный Уилл.
Пропущенные звонки, эсэмэски, фотографии… Он веселился на славу в Рио.
Или Картахене. Я уже забыл, где именно.
Вот он на пляже. Вот он с… как-там-ее-зовут. Под солнцем, на песке, а не морозит свою задницу здесь, в январском Тандер-Бэй. Ест вкусные блюда, смеется.
За три месяца, минувшие с Ночи Дьявола, нам удалось заставить его завязать с наркотиками, но пить он не бросил. Пока мы с Майклом и Каем расслабились на время праздников и переключили внимание на свои дома, женщин и работу, Уилл сбежал и отправился путешествовать. Сказал, что ему нужно сменить обстановку. Однако, несмотря на долгое отсутствие и то, что на фотографиях он казался счастливым, я знал – мой друг продолжал катиться вниз по наклонной. Рано или поздно он окончательно потеряет равновесие и упадет.
Терпение его семьи не безгранично. Скоро его поведение вынудит их перекрыть ему все финансы и заставит вернуться домой.
Сбросив с себя простыню, я подхватил пижамные штаны, надел их и набрал номер Уилла.
Он не ответил. Я отправил ему сообщение, дав знать, что уже не спал и он мог позвонить.
Подойдя к панорамным окнам спальни, я окинул взглядом каменный балкон, припорошенный слоем свежего снега, напоминающего крем на торте. Ветер завывал снаружи, со скрипом раскачивая деревья.
Я взял пачку сигарет со стола, вытащил одну, провел под носом, вдохнув запах табака и гвоздики. Губы горели. Сунув ее в рот, сразу же почувствовал себя лучше.
Уинтер пыталась убедить меня отказаться от курения. Спорить особо было не о чем. Я не мог перестать быть курильщиком.
Но потом она упомянула детей и то, что от моей одежды несло дымом, и то, что пассивное курение убивает, и вообще, неужели я хотел, чтобы мой ребенок вонял этой гадостью?
Ах, твою мать.
Направившись к французским дверям, я подхватил зажигалку, проверил, рабочая ли она, обулся и открыл дверь, собираясь выйти на балкон. Меня остановил сонный голос, донесшийся с кровати.
– Эй, что-то случилось?