– То ты его послушаешься?
– Кошка, он говорит, что насчет этой женской базы отдыха надо все очень хорошо проверить. Он говорит, что про криминальный бизнес, который эта база ведет, известно нехорошее. Мол, бабская беспредельщина какая-то. Что-то про препараты крови и какую-то фармацевтику…
– У меня мать – фармацевт. Была.
– Ну, вот видишь… И что его служба безопасности занимается прояснением деталей. Нам не надо туда лезть. Даже подходить к забору не надо.
– А Янка?
– Янка – сама рассудительность и, если только заподозрит опасность, сразу оттуда выберется. Не будут же ее там силой удерживать, они ведь знают, что мы рядом.
– Откуда?
– Ну, она ж им скажет, что тут не одна, а с молодым человеком. Помнишь, по дороге договаривались, чтоб она там так сказала на всякий случай?
Что-то такое они в самом деле проговаривали по пути в монастырь. Который не монастырь. Мурка вздохнула. Села зачем-то к столу. На столе стопочкой стояли походные металлические мисочки, заботливо вымытые Янкой после завтрака. Из Мурки чуть не вышибло слезы от боли и беспомощности:
– Я не хочу, чтоб она там на ночь оставалась.
– И я не хочу. Так, Кошка, вот что: если она не позвонит в течение часов двух, я туда пойду и буду колотить в ворота, пока они ее не выпустят. Даже в полицию позвоню, если что.
– Не поможет, – подумав, сказала Мурка. – Пока они доедут… Давай ее сами выкрадем?
Раздался звонок. Швед глянул на телефон и ожил, засиял:
– Янка! Яночка! Ну как ты? Где ты?
Мурка закрыла лицо ладошками и заревела. Но тут же взяла себя в руки, чтоб не пропустить ни одного Янкиного слова, Швед включил громкую связь:
– …нормально, скоро к вам буду выходить. Вы меня встретите?
Мурка вскочила, перепрыгнула, чтоб не раздавить, подвернувшегося под ноги котенка, и кинулась к куртке и сапогам у дверей.
– Я один встречу, – сказал Янке Швед. – Сейчас выхожу. Если пойдешь навстречу, в лес одна не входи, – мрачно посмотрел на Мурку в сапогах: – Кошка! А ты куда? Сиди в доме!
– Нет. Я одна вообще с ума сойду. И Митя велел тебе с меня глаз не спускать!
– Кошка, – терпеливо сказал Швед. – Но ведь так безопасней? Я не хочу, чтоб ты хотя б на метр к тому поганому гнезду приближалась.
– А мама?!
– Посмотрим. Уж лучше мы с Янкой ее к тебе сюда приведем. Потом. Так что сиди и жди.
Швед оделся и ушел. Представлять, как он идет один под бесчеловечно огромными, черными елками по сырой дороге, обходя лужи и отмахиваясь от комаров, а потом подходит к болоту, берет одну из припасенных деревенскими жердь и потихоньку начинает перебираться по склизким черным палкам гати, – представлять все это было невыносимо. Сидеть одной и ничего не делать – тоже. Поэтому она встала и налила воды в маленький походный чайник. Совсем маленький, только на три кружки за раз: Шведу, Янке, ей. Как же это вышло, каким чудом, что ее прибило к праздничному берегу их жизни? Ну, не такому уж праздничному. Янка несет в себе ужасы из детства. Швед тоже что-то там про своих родителей недоговаривает. Какие еще их тайны вскроются, и со всеми ли можно будет примириться?
Мурка нажала кнопочку – чайник зажег синий огонек индикатора и еле слышно зашумел. Но у Шведа и Янки тайны пока что терпимые. Они, в конце концов, в своих тайнах не виноваты. А вот мать… Так, не думать. Не думать! Не вспоминать! Но глубоко в себе Мурка уже знала: то, что рассказала Янка, могло быть. Да, так бывает. Женщины впадают в отчаяние и творят страшное. И… В матери точно была жестокость. Не намеренная, а так – от равнодушия. От безразличия. Мурка росла в потоке этого равнодушия и долго не подозревала, что может быть иначе. Только когда повзрослела настолько, чтоб ходить в гости к подружкам, заметила что-то непонятное: а мамы-то обычно любят своих дочек! Они не говорят им: «Отойди!», «Уйди!», «Пошла вон!» или «Почему посуда не вымыта!» Обычные мамы заплетают своим девочкам аккуратные косички – а Мурку вечно стригли как можно короче, только чтоб уж совсем на мальчишку не смахивала. Обычные мамы берут своих дочек за руку и ведут в кукольный театр или, под Новый год, на балет «Щелкунчик»… А Мурка даже в детскую поликлинику с первого класса ходила одна. В принципе, ей тогда было плевать на все эти материны странности и нелюбовь – у нее был Васька. И хорошо, что у Васьки была она, потому что и к брату мать относилась с таким же деловитым безразличием: все, что надо для детей, ею делалось, но с минимальными затратами времени и сил. Как по рецепту. Будто они были ей не дочерью и сыном, а болезнью. Наказанием. Обузой, точно. Они ей мешали. Во всем. Особенно в том, чтоб с чувством, толком и продуманной режиссурой доводить отца до белого каления…
Чайник вскипел и звонко щелкнул. Мурка медленно, двигаясь как под водой, встала, нашла коробочку с чаем, вытащила пакетик, заварила в своей белой кружке. Зачем ей чай? А – попить. Медленно, по глоточку. Чтобы время шло себе и шло. Чтоб скорей вернулся Швед и привел Янку. И как там отец? Митя знает, наверное? Вот она допьет чай и позвонит Мите сама. А то чего это Митя и Швед поверх ее головы разговоры ведут, будто она маленькая дурочка, которую ото всех опасностей ограждать надо? Стало чуть легче. Она даже взяла к чаю конфету «Аврора». Конфету съела сама, а фантик скомкала и бросила котенку. Тот обрадовался, начал гонять бумажный комочек по полу. Ну, хоть кто-то счастлив… Допив чай, она взяла телефон:
– Митя! Привет! Янка позвонила, что идет к нам. Швед пошел ее встречать. Так что все хорошо, правда?
– Хорошо будет, когда вы быстренько соберетесь и уедете оттуда, – строго сказал Митя. – Матери позвонишь и скажешь, что если хочет тебя видеть, пусть в Петербург едет. Только не встречайся с ней наедине и не говори, где ты живешь… Так будет лучше, поверь. Ох, девочка моя золотая… Но ничего, ты сильная. Ты все выдержишь.
– Митя. Митенька! Да что вообще творится?
– Расскажу при встрече про это бабское гнездо в глухомани. Мы тут справки навели. Ничего хорошего. Ты туда не суйся, поняла? Даже близко не подходи.
– Митя, я боюсь!
– Я тоже. И тем больше, чем… Странная вы семья… Папа-то твой… Малыша! Ты знала, что там у вас в квартире в запертых комнатах?
– Ты у нас в квартире был? – похолодела Мурка. – Ты видел всю эту… бабкину помойку?
– Да помойка-то тут дело понятное… Старый, немощный человек. Если б я только раньше знал, как ты на самом-то деле живешь, девочка моя! Ох, ладно. Я про запертые комнаты. Ты знала, что там?
– Одну я открыла в тот день, как бабка умерла. Где манекен с синими бантами… Открыла просто потому, что нашла ключ на связке. Думала, сойду с ума. Другую… Ну, где мне гвоздодер-то взять. Думала, потом… А ты… Ты видел?
– Видел. У отца твоего, как сердце прихватило, ключи выпали из рук, он дверь-то закрыть в квартиру не успел. Ну, Петя с Андрюшей и зашли… Проверить. Потом меня позвали, мол, что со всем этим делать… Малыша, Эльза Ивановна, видимо, была очень, очень больным человеком.
