– А, я читала, – вспомнила Янка. – Мавки – это вроде бы детеныши русалок… Или детки, которые умерли некрещеными. Девочки такие с зелеными или белыми волосами.
– То шаманка, то мавка, – передернулась Мурка. – Да что весь этот фольклор так ко мне липнет?
– Да что-то есть в тебе такое потому что. – Швед поймал ее взгляд в зеркало заднего вида. – Из тебя обычная человеческая самочка – все равно что из меня тестостероновый обалдуй. И ты, и Яночка, и я – мы с каким-то другим генетическим набором, что ли… Люди плюс.
– Ну, может быть, – рассеянно сказала Мурка. Сидеть вот так рядом с теплой Янкой само по себе было лекарством для сердца. Может, она правда настоящая сестра? Ведь может такое чудо случиться на самом деле? – Хотя вряд ли. Какой там плюс, скорее – минус, потому что у нас, наверно, в нервной системе защитного слоя толстого не хватает, вот мы и реагируем на все так остро, что нам надо все впечатления сублимировать. Перевести их в какую-то деятельность, в какой-то продукт. В творчество. Такой способ взаимодействия с реальностью. Через искусство. Ты фотаешь, я рисую, Янка искусство как таковое на атомы раскладывает. А обычный толстокожий человек – да его только прямые биологические потребности и пронять-то могут, тогда только и зашевелится: стейк, футбол и случка. А ваши нервы, мол, просто – стервы.
– Ну, зато эти простаки и с катушек моментом слетают при любом непонятном раздражителе, – хмыкнул Швед. – А ты – раздражитель, Кошка, потому что им непонятно, что ты за существо. Ты не лезешь в их картинку мира. Так что осторожней.
– Ну, вы с Янкой тоже раздражители – красивые уж непростительно да еще и ведете себя как особы королевской крови.
– Да, надо быть осторожнее, – вздохнула Янка. – Здесь не Питер. Ладно, наряжаться не буду…
До крайнего дома по узкой, в яминах и лужах дорожке ехать пришлось еще минут десять: промежутки между жилыми и брошенными домами, заросшие вперемешку березами с ольхой и одичавшими корявыми яблонями, становились все длиннее – видно, некоторые из брошенных хибарок совсем разрушились, ушли в землю, скрылись в разросшихся деревьях. Местами на дорогу выпирали кусты измельчавшей черной смородины, переродившегося, блеклого шиповника и лесной малины с крупными и яркими, как украшения, ягодами. Проехали еще один жилой дом, с цветниками и грядками, тщательно окошенный и внутри участка, и вдоль обочины, но на усадьбе никого не было видно, с качелей был снят тент, а окна закрыты желтенькими узорчатыми ставнями. Соседний, обросший крапивой, выглядел почти целым, наверно, хозяева в это лето еще не приезжали. Потом пошли руины в ольхе, кустах и крапиве – и вот с небольшого пригорка открылся вид на серенький, неухоженный, но вполне целый домик на фоне громадных рыжествольных сосен, возвышавшихся над густым малинником. Дом окружала молодая трава ростом повыше колена. Швед притормозил. Остановил машину.
– Ну смотрите, девки: вот и хоромы. Дед сказал, косили месяц назад. И две недели назад отсюда постояльцы уехали. Дом крепкий, говорит, хозяева сами-то в Австралию уехали, а гнездо продавать не хотят. Вот и разрешают, дед сказал, людям, не абы каким, конечно, останавливаться, мол, печки протопят, проветрят, все такое.
Дом хмуро, как обиженный, смотрел тусклыми окнами из-под щелястых наличников, на которых еще оставалась чешуя желто-зеленой краски. Из палисадника торчал громадный куст тигровых, почти коричневых лилий.
– И что, мы будем печки топить? – изумилась Янка. – Я не умею!
– Я тоже. Дед сказал, придет через часок, покажет, как… Так что, мои хорошие, как? Тут остановимся?
– Альтернатива есть? – спросила Мурка.
Дом-сирота наводил на нее неясную тоску. Понятно, что домик не возьмешь с собой в Австралию, да. Но дом до слез был похож на всеми забытую, покорную, покинутую на добрую волю людей старушку, которая пережила столько горя и бед, что безропотно принимает любые новые беды.
– Альтернатива – палатка вон на лужайке. Или в Подпорожье возвращаться, в гостиницу. Да ладно, девки. Дорога-то дальше идет, дед сказал, мимо озера – и туда, в соседнюю деревуху, куда нам и надо. А озеро хорошее, говорит. Даже на рыбалку звал.
– Пойдешь?
– Так любопытно же. Ну что? Идем? Вещи выгрузим – и купаться, а, девки?
– Хочу купаться, – выдохнула Мурка. – Идем тогда. Да, Янка?
– Холодно купаться… Да ну, нет, домик мне нравится, а купаться я что-то боюсь. Лесное озеро-то. Там коряги на дне.
– Ага, и водяные с русалками!
3
Они отперли старинный навесной замок ключом на пестрой веревочке, вошли в душное пространство под низкие крашеные потолки. Раздернули скорей занавески, растворили скрипучие рамы в лишайнике старой белой краски, впустили зеленый, пахнущий лилиями воздух. В доме было чисто. Бревенчатые, гладенько обтесанные стены без следа обоев, никакого тряпья, даже половиков, только старая деревянная мебель: лавки, стол, стулья и большая русская печь. Даже кроватей не было, но Янка сказала, это к лучшему, и хозяева умные люди: оставлять всякие старые одеяла и матрацы – только плесень разводить. На кухне в шкафу остались две оббитых эмалированных кастрюли, стопка тарелок и вилки-ложки, тесно всунутые в старую банку, но им эта посуда была ни к чему, все нужное Янка собрала с собой. Швед нашел ведро и принес воды из дождевой бочки, и они быстренько, но по три раза – Янка настояла – вымыли полы в двух крохотных комнатенках и на кухоньке, один раз со средством для мытья автомобиля, мол, на всякий случай продезинфицируем. От этого средства в доме запахло городом, что слегка успокаивало. Перенесли вещи, на начисто отмытом столе расстелили веселую скатерть для пикников, поставили на нее банку с изумрудными огурцами, притащили сумки и новенькие спальники, и дом неохотно и неловко заулыбался, примирившись с их присутствием.
– Горожане, пуститё? – Стукнув два раза в косяк, вошел дед с литровой банкой молока в руках. – Девки, вота вам от моея хозяйки, забирайте… Да налейте хоть в каку каструлю холодной воды да туда и поставьте, а то теплынь… Ну, как устроились, довольны?
Мурке захотелось попятиться от него: уж больно он, кареглазый, сутулый, заросший бурым волосом, бородатый – смахивал на старого медведя.
– А где тут колодец поблизости? Есть? А то у нас воды мало осталось, да и та теплая.
– А есть, есть колодец, за баней, вон к лесу, тама жи́ла водяная у нас проходит, по всей деревне, вдоль леса.
– Тут и баня есть? – обрадовался Швед.
– Стопить хочешь? А что, можно и стопить, дак умеешь ли? Да пошли, парень, покажу, дело нехитрое, тока аккуратное…
– Сходи с ними за водой. – Янка сунула Мурке новенькое пластмассовое ведерко. – Я пока стол накрою. Хорошо, что я чайничек прихватила, а то тут и на чем готовить-то непонятно, не на печке же…
Снаружи, торопясь за мужчинами по едва заметной в траве тропке, Мурка заметила, что серый день давно перешел во вторую половину. Значит, сегодня они в монастырь уже не пойдут, а будут гулять, сходят к озеру, может, соберут малинки. Лето. Простое деревенское северное лето. Небывалый опыт. Что, Швед правда собирается баню топить? А почему бы нет? Он столько рулил, устал. Хочет баню – пусть будет ему баня. В гостях на дачах Мурка бывала в баньке, это весело. Дико жарко. И еще нужны веники. Вон, с березы наломать…
