– Не говори так. Я чувствую себя глупо. Пожалуйста, позволь мне приехать.
Вот он, момент истины. Я показываю свой гнев, а он не убегает в кусты, чего я всегда больше всего боялась.
– Нет. Я в порядке. Я уже успокоилась. Я в норме, честно. Спасибо.
Гарри вздыхает:
– Ну, только если ты уверена?
– Уверена.
– Тогда ладно. Я позвоню тебе завтра, – обещает он. – Буду звонить так часто, как только смогу. И если ты почувствуешь себя хуже, я сразу вернусь.
– Спасибо.
– И… я люблю тебя. Даже если иногда бываю круглым дураком.
– Но ты же мой дурак, Гарри. Только это сейчас важно для меня.
День 52-й
Утром первым делом я звоню в клинику.
– Это Дженнифер Коул, – представляюсь я. – Кто-то из вашей больницы попросил меня перезвонить и договориться о встрече. Я пациентка доктора Маккензи.
На секунду-другую в телефоне повисает странная тишина.
– Ах да, – мягко отзывается женщина. – Дженнифер, я так рада, что вы позвонили. Мы пытались связаться с вами.
Тот факт, что она тоже меня знает, немедленно вызывает у меня повышенную тревогу.
– Есть какие-то проблемы?
– Нет. Не проблемы, – возражает женщина. Потом откашливается. – Не могли бы вы прийти к нам и встретиться с доктором? Когда вы свободны?
– А вы не могли бы сказать, зачем? – Я принимаюсь перебирать в уме разные варианты.
– Боюсь, это должен сделать доктор.
Тут я начинаю по-настоящему подозревать: что-то не так. Я буквально кожей чувствую это.
– Во сколько вы могли бы прийти?
– Сегодня? В любое время.
– В десять часов вас устроит?
– Да.
Вот дерьмо! Мне назначают срочную встречу. Но почему? К чему такая спешка?
– Отлично, – говорит секретарша, и я слышу стук по клавиатуре. – Тогда до встречи.
Я вешаю трубку. Надо было сказать, что я могу прийти прямо сейчас! Час ожидания кажется вечностью – я все гадаю, зачем доктор захотел меня так срочно увидеть. И что там может быть настолько плохого?
Он уже сообщил мне самую ужасную новость. Что способно ее затмить? Возможно, он узнал новый метод лечения? Но что это мне даст? Только продлит эмоциональную пытку.
Я расхаживаю по комнате, то и дело хватаясь за какое-либо домашнее дело и не заканчивая его.
Я поднимаю одежду с пола спальни, вешаю платье в шкаф, а остальное бросаю в стиральную машину. Смотреть на разбросанные вещи слишком грустно. Они символизируют поражение, и хотя я на самом деле побеждена, я не хочу, чтобы напоминание об этом торчало перед глазами.
Я нахожу пустую коробку из-под печенья. Мой сувенир. Я прижимаю ее к груди, вспоминая наш вечер и пытаясь забыть о своем страхе.
В этот момент Гарри пишет мне, что благополучно долетел. Я радуюсь, увидев его имя на экране, и отвечаю значком поднятого вверх большого пальца. Это все, что я могу сделать в таком состоянии. И в итоге в больницу я прихожу раньше назначенного.
Секретарша тепло приветствует меня, лишь усиливая этим мое волнение.
Я усаживаюсь в приемном покое и принимаюсь бездумно листать бесконечные страницы старых журналов, сосредоточенная в основном на секретарше и ее ответах на звонки. И в какой-то момент я слышу свое имя.
– Да, – говорит секретарша, – я скажу ей.
Она смотрит на меня:
– Дженнифер, доктор Маккензи ждет вас.
Надо же, а ведь еще нет десяти часов. Доктор никогда прежде не принимал пациентов раньше времени. Я ощущаю еще большую внутреннюю дрожь, но, делать нечего, поднимаюсь с места. Стучу в дверь, затем приоткрываю ее и вижу доктора Маккензи.
Его очки в стальной оправе балансируют на кончике носа. Он поднимает взгляд от стола.
– А, Дженнифер, – произносит он, – рад вас видеть. Заходите.
Доктор вводит что-то в компьютер, отворачивается от экрана и окидывает меня изучающим взглядом.
– Вы хорошо выглядите.
Я вздрагиваю.
– Держу пари, вы говорите это всем своим пациентам.
Он откашливается.
– Садитесь, дорогая.
Интересно, могу ли я высказать сейчас свое мнение? Ненавижу, когда он называет меня «дорогая».
Я сажусь в кресло, ставлю сумочку на пол рядом с собой и сжимаю озябшие ладони, пытаясь унять в них дрожь.
– У вас сегодня прохладно, – говорю я.
– Да? Я не заметил. Может, включить обогреватель, если хотите?
– Все в порядке, доктор.
Перед ним лежит моя медицинская карта, и он с самым серьезным выражением лица принимается перебирать бумаги. Едва ли это хороший знак.
Я неловко ерзаю на вращающемся кресле.
Кажется, нам обоим неловко, но у него преимущество: он знает причину, почему я здесь.
Тишина длится, наверно, секунды три и ощущается весьма тяжелой и напряженной.
– У меня есть для вас новости, – начинает доктор.
Я застываю в кресле. Во рту так сухо, что язык прилипает к нёбу.
– Произошла ошибка, – продолжает он.
Я смотрю на него в сильном напряжении – будто превратилась в камень.
Однако я по-прежнему из плоти и крови, ибо сердце мое бьется со скоростью сто миль в час.
– В каком смысле ошибка? – спрашиваю я.
Доктор берет в руки ворох бумаг и, проводя пальцем по краю, выстраивает их в аккуратную стопку.
Почему он всегда так делает? Почему не может говорить быстрее?
Доктор откашливается и произносит:
– В хорошем смысле. Во всяком случае, для вас.
Доктор Маккензи сидит в своем кресле очень прямо, и я тоже выпрямляюсь. Он облизывает кончик пальца и быстро перелистывает несколько страниц из стопки.
– Кажется… – Он снова кашляет.
– Да, доктор?
– Что ж, похоже на то… к сожалению, хотя, конечно, на самом деле к счастью…
Да что с ним такое?!
– Вам дали чужие результаты анализа крови.
В этот момент я, что называется, «плыву».
Я еще слышу его монотонный голос где-то в отдалении, что-то мне говорящий, но меня словно нет в кабинете; его слова ускользают. Все кружится, и комната сливается в одно большое синее пятно.
И следующее, что я помню, – как доктор Маккензи наклоняется надо мной, хлопая по щеке.
Я ощущаю его кислое дыхание.
