Я остолбенело моргаю.
– Отрой ее.
Я срываю обертку.
– О Боже, – выдыхаю я. – «Малломар». Лучшее печенье всех времен! – цитирую я фразу из любимого фильма. – Мы что, собираемся смотреть «Как Гарри встретил Салли»?
– Ну конечно. Мы отметим наш собственный Новый год вместе – и будь что будет.
– О, Гарри! – восклицаю я, всплеснув руками. И целую его. – Это лучшее, что кто-либо когда-либо делал для меня!
– Запомни эту мысль. – Гарри встает и выходит из зала, а я думаю о том, как мне повезло с ним и как все это безумно. Через минуту он возвращается и снова усаживается на свое место.
– Итак, пожалуйста, выключи телефон. Фильм вот-вот начнется.
– Мой телефон и так молчит весь день.
– Хорошо. Не хочу, чтобы тебя что-то отвлекало.
Свет гаснет, и Гарри берет меня за руку. Я передаю ему коробку печенья.
– Хочешь одно? – шепчет он.
– Не сейчас.
Начинается фильм, и я смотрю его с таким интересом, будто никогда не видела прежде. Гарри жует печенье. Я подхватываю все любимые реплики, а один раз пронзительно кричу:
– Ореховый пирог, ореховый пирог!
И он кричит это вместе со мной, хотя раньше всегда надо мной смеялся. Мы подпеваем песням «Сюррей с бахромой наверху»
[35] и «Это должен быть ты!». Сегодня Гарри поддерживает меня решительно во всех моих слабостях.
К тому времени, как Билли Кристал мчится на Таймс-сквер, чтобы перехватить Мег Райан до новогоднего бала, я уже плачу, словно боюсь, что он не успеет. Когда он произносит культовую фразу: «Когда понимаешь, что хочешь провести остаток своей жизни с кем-то, ты хочешь, чтобы остаток твоей жизни начался как можно скорее», – я окончательно расклеиваюсь. Гарри обнимает меня за плечи.
– Извини, – говорит он, – я не припомню у тебя такой реакции.
– Это прекрасно, Гарри, – отзываюсь я. – Не переживай.
Когда начинаются титры, я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить его.
– Подожди, – произносит он, – это еще не конец.
Я перевожу взгляд на экран и вижу, что титры исчезли, а вместо них появляется его старая фотография, затем и моя, а потом и название: «Когда Гарри встретил свою любимую Салли». На экране слайд-шоу из наших старых фотографий, причем некоторые я даже не видела раньше. Его забота и усилия так трогательны, что я по-настоящему взволнована. Наконец появляются наши снимки, которые он сделал на кровати этим утром, и я еще сильнее волнуюсь и проникаюсь моментом. И радуюсь, что не стала ничего спрашивать – и допрашивать! – когда вернулась из спа-салона. Теперь ясно, что он делал тогда нечто замечательное.
– Ты только что совершил невозможное, – сипло говорю я. – Ты влюбил меня в себя еще сильнее.
– С Новым годом, Салли, – произносит он, и я замечаю в его глазах слезы.
– С Новым годом, Гарри.
Мы возвращаемся в номер, глядя друг на друга, не желая расставаться с романтичностью момента. Наконец мы падаем в постель, и он прижимает меня к себе, говорит, что любит меня и жалеет, что съел так много печенья. И почти на полуслове засыпает. И сегодняшним вечером я прощаю ему все.
День 53-й
Меня будит утренний свет и чувство тошноты, которого я очень надеялась избежать. Гарри лежит на боку, отвернувшись от меня, и, судя по мягко вздымающимся и опускающимся плечам, еще спит. Я тихо выскальзываю из-под одеяла и на цыпочках иду в ванную, затем падаю на колени, склоняю лицо над унитазом и в отчаянии нащупываю полотенце, чтобы накинуть его на голову и хоть немного заглушить звук. Я содрогаюсь, глядя в чашу, и жду, когда все закончится. Потом съеживаюсь от назойливого шума воды. Сколько мне осталось, Господи? Сколько? И что я должна сделать, чтобы Ты позволил мне насладиться последними мгновениями беззаботной радости? Что? Скажи мне, Господь, Вселенная, кто бы там ни был главный, – и я сделаю это…
В дверь ванной раздается стук.
– Ты в порядке?
– Не входи, Гарри, умоляю. Тут у меня зона военных действий.
– Тебе что-нибудь принести?
– Нет-нет. Теперь я в порядке. Сейчас выйду, только дай мне две минуты.
Пошатываясь, я поднимаюсь на ноги, поливаю лицо водой, проверяю, не идет ли кровь из носа – не идет, чищу зубы и полощу рот.
Гарри стоит у двери, когда я выхожу, и его лицо пепельно-серое.
– О, детка, – произносит он. – Мне очень жаль. Возвращайся в постель.
Он поднимает меня на руки, относит на кровать и укрывает одеялом, а сам ложится рядом.
– Я не знал, – говорит он, – ты так хорошо маскируешься.
– Я и не хотела, чтобы ты это видел. Признаться, я стараюсь скрывать от всех плохие моменты. По крайней мере до тех пор, пока могу.
– Ты не должна скрывать их от меня, – Гарри смотрит мне в глаза. – Для этого я и здесь.
– Ты и так сделал для меня прошлой ночью слишком много.
Перед отъездом домой Гарри отвозит меня к морю погулять «вдоль по набе, вдоль по набе». Он паркуется, и мы бредем по набережной под серым небом, завернутые, как люди-бандероли, в шарфы, шляпы и наши огромные парки, вдыхая свежий морской воздух среди криков пикирующих чаек.
Гарри обнимает меня всю дорогу, приговаривая, что я не должна простужаться – он никогда себе этого не простит.
– Я так много упущу, – произношу я.
– Я буду скучать по тебе, – отзывается он. – Уже скучаю.
И на секунду я поддаюсь эмоциям. Внутренний голос шепчет мне на ухо: «Ты напугана, признайся. Ты боишься!»
Но я не хочу, чтобы этот страх меня одолел. Поэтому я зажимаю уши руками.
– Этот ветер такой пронизывающий, – поясняю я.
Поездка домой странно непростая, несмотря на комфортную роскошь автомобиля. Мне вспоминается то ужасное воскресное настроение из детства, когда знаешь, что завтра снова школьный день, и так хочешь, чтобы выходные не кончались.
Хуже того, я знаю, что не увижу Гарри еще целую неделю, потому что он снова будет работать за границей.
– Я бы пригласил тебя остаться у меня, – говорит он, – но мне нужно еще вернуть машину. А потом я встану ужасно рано, чтобы успеть на рейс в Берлин, и мне еще необходимо собрать вещи. Ты не возражаешь?
– Конечно, возражаю, – отвечаю я, но при этом улыбаюсь, чтобы не завершать все на минорной ноте.
Гарри провожает меня до двери, и мы целуемся на пороге. Он долго обнимает меня, и я уже знаю, что буду сильно скучать по нему.
