– Что ж, кому ты еще написала?
– Только тебе, Гарри и Энди с Элизабет.
– Энди и Элизабет. А ты получила ответ?
– Вообще-то да. Энди прислал очень милое письмо.
– Можно посмотреть?
– Нет! Это личное.
– Да брось!
– Ты увидишь это, когда я умру. Если сможешь найти.
– Я не собираюсь рыться в твоих вещах. А что написала Элизабет?
– Ничего.
– А, ну ладно. Не так уж и много она могла сказать, верно?
– Ты имеешь в виду, кроме сожаления.
Изабель пожимает плечами:
– Может, она и не сожалеет.
– О!
Она теребит выбившиеся из подлокотника нитки.
– Знаешь, не все такие добрые, как ты. На самом деле я думаю, что ты исключение, лишь подтверждающее правило. Большинство женщин, которых я знаю, настоящие стервы. Я в курсе, ты думаешь так же про меня, но некоторые матери в нашей школе намного хуже. Тебе повезло, что ты никогда не имела дела ни с кем из них.
– Я вовсе не думаю, что ты стерва, – возражаю я. – Но мне бы очень хотелось быть матерью. Даже если это означает общаться с некоторыми стервозными особами в школе.
Изабель качает головой:
– Не верится, что я думала, будто ты никогда не хотела детей… Вот один из примеров, как все мы можем заблуждаться. И мне очень жаль, что этот козел изменил тебе из-за этого. Думаю, мы не всегда можем понять, что толкает людей налево, когда с виду все кажется прекрасным.
– На первый взгляд все было нормально?
– Всегда. Я была в шоке, когда ты мне рассказала. Мама с папой тоже были потрясены. И очень переживали за тебя.
Это становится для меня откровением.
– Они никогда не говорили. Наш разговор свелся к тому, что, типа, нужно двигаться дальше, давай не будем это обсуждать – оно того не стоит, – сообщаю я.
– Ну, это в стиле родителей. Они не любили обсуждать неудобные вещи. Вероятно, думали, что полезнее всего вообще не поднимать подобные темы.
– Я знаю. Но почему? Посмотри, сколько времени мы не могли решиться на настоящий разговор. И посмотри, как после него стало легко. Я любила их, но серьезно! Они были безнадежны, когда речь заходила о плохих новостях. – Я указываю на черно-белую фотографию родителей. – Они были такой красивой парой – блестящий пример идеального брака. И демонстрировали окружающим только эту картинку. Но неужели они никогда ни в чем не сомневались? Я ни разу не слышала, чтобы они хотя бы поспорили.
– И я тоже.
– Как будто они не хотели, чтобы мы узнали, что жизнь грязная и люди могут облажаться.
– Черт! Ты поняла их!
– Я все еще скучаю по ним, – признаюсь я. – А ты о них когда-нибудь думаешь?
– Все время. О том, что они не видят, как растут девочки.
– Да. Это тяжело. Но отчасти я рада, что их здесь нет. Мне не хотелось бы, чтобы они узнали о моей болезни.
– Они никогда бы с этим не справились. Никогда! – Изабель слегка вздрагивает. – В любом случае, может, последуем примеру мамы и папы и поговорим о приятных вещах? Как думаешь, куда именно Гарри собирается взять тебя на спа-выходные?
– Без понятия. Он хочет, чтобы это был сюрприз.
– О, как мило и романтично. Мартин тоже делал это для меня. В старые добрые времена! Прежде, чем появились дети. О Боже! Благодаря тебе я понимаю, что мы позволили себе потерять. Это так грустно, когда из отношений исчезает магия…
Я хочу сказать что-нибудь ободряющее, вроде того, что магия может вернуться, но не успеваю – Изабель издает стон и заливается слезами.
Я сбита с толку – это совершенно неожиданно. Ни с того ни с сего. Я не знаю, что делать, поэтому просто подхожу к ней и обнимаю за плечи.
Она машет рукой:
– О, не беспокойся обо мне. Прости. Я обещала себе, что не буду плакать…
– Все в порядке, – откликаюсь я. – Разве это не в точности то, о чем мы говорили?
Изабель ставит чашку на стол и тянется к сумочке за салфеткой.
Я бегу на кухню и возвращаюсь с полупустой коробкой.
– Вот, – говорю я, кладя салфетки рядом с ней.
Сейчас Изабель уже просто всхлипывает. Она наклоняется вперед, достает из коробки другую салфетку, промокает глаза и деликатно сморкается.
– Я не знаю, что со мной, – бормочет сестра. – Чувствую себя нелепо. Извини. Все как-то навалилось… Может, наш разговор о маме и папе. А может, осознание того, что я тебя потеряю… – Она жалобно стонет, и я приседаю у ее ног, положив подбородок ей на колени, и смотрю в ее бледные влажные глаза.
– Но это не единственная причина, правда?
Изабель бросает на меня взгляд, а затем прикрывает глаза, как бы говоря: «Не надо об этом».
– О, Боже, Дженнифер, – вздыхает она, – все так сложно. Когда у тебя есть дети, это бесконечные обязательства. Ты постоянно чем-то занята и беспокоишься, что пренебрегаешь одним ребенком и отдаешь предпочтение другому или пренебрегаешь своим мужем. Хотя на самом деле ты пренебрегаешь только собой. Я забыла, кем была раньше, – она снова глядит на меня, – и у меня не случается романтических уик-эндов, которых я бы ждала. Вообще!
Она утыкается головой в колени, и ее волосы свешиваются вперед. Я начинаю массировать ей шею, пытаясь успокоить.
– Не глупи, – говорю я, – ты замечательно обращаешься с девочками, а Мартина просто нужно подтолкнуть, как и всех мужчин. Взять хоть меня: мне приходится умирать, чтобы заполучить спа-выходные.
Изабель фыркает себе в колени:
– Не смешно.
– И я прекрасно понимаю, как это трудно – соблюдать баланс, как делаешь ты. Я так восхищаюсь твоей способностью держать все под контролем. Твои дети очаровательны – нужно отдать тебе должное.
Изабель пытается взять себя в руки. Ее нижняя губа еще подрагивает, лицо перепачкано поплывшей косметикой. Она обнимает бутылку с горячей водой, как ребенок плюшевого мишку.
– Мне долить горячей воды? Должно быть, эта остыла.
– Все нормально… нормально… О Боже! – восклицает она. – Мне правда не следовало говорить тебе это – я поклялась, что не буду, но не могла держать это в себе ни секунды дольше. И я знаю, нет нужды просить тебя поклясться сохранить эту тайну, но…
– Клянусь, что унесу с собой в могилу любую твою тайну.
– Перестань, – просит Изабель, всхлипнув. И смотрит мне прямо в глаза. – Ты не должна так говорить, это ужасно.
– Идет. Я не буду. А теперь расскажи мне, что случилось.
– Ох, Дженнифер. Мне так не хотелось тебя впутывать. Ты сможешь это вынести?
