Время было военное, с билетами часто происходила путаница, иногда одно и то же место в купе доставалось двум пассажирам одновременно. Чтобы избежать подобной неприятности, мы решили приехать на вокзал пораньше, с большим запасом. Перрон был забит людьми и чемоданами. У меня перед глазами тут же встали сцены из нашего с Руди путешествия по Кавказу в 1930 году. Люди выглядели измотанными, некоторые разыскивали пропавший багаж.
Нас провожали друзья, которые и помогли нам пробиться к вагону. «Только бы не потерять Рони и Габи! Если они отобьются, пока мы будем их искать, поезд уйдет».
Как только мы уселись в купе, пришли пассажиры с билетами на наши места. «Видишь, Женя, что я тебе говорил!» Проводник удалился на несколько минут, потом вернулся и объяснил нам, что действительно вышла ошибка. «Ваше купе совсем в другом вагоне. Но не волнуйтесь, я вижу, что ваши дети очень устали, так что первую ночь вы можете провести здесь, а завтра утром я провожу вас».
Сначала наш путь лежал на запад. Прерии перемежались рощами и живописными озерами. Потом пошли кукурузные поля от горизонта до горизонта, с редкими вкраплениями ферм. Мы проехали без остановок мимо двух-трех городков и свернули на юг. Постепенно исчезли реки и ручьи, и мы въехали в край неземных пейзажей. По сторонам холмы, покрытые можжевельником, солнечный свет, перемежаемый тенью, каньоны и обширные пустынные равнины с торчащими кое-где кактусами, раскинувшиеся под бесконечным небом. Церкви из саманного кирпича, древние индейские поселки – пуэбло… Снежные горные пики, дюны из белоснежного песка, горячие источники, пересохшие русла горных ручьев. «Арройо», – сказал проводник, указав на глубокую промоину за окном. Доселе незнакомое испанское слово врезалось в память. От проводника же я научилась правильно произносить слово «adobe» – адобе. Так называются местные саманные кирпичи.
Чем дальше на юг, тем суше равнина. Вдалеке показались горы Сангре-де-Кристо – Кровь Христа, – чьи заснеженные вершины действительно становятся кроваво-красными на закате. «Какая бесконечная земля и как мало людей, – думалось мне, – как бессмысленна война…» Красота не от мира сего, видимо, околдовала Роберта Оппенгеймера, вот почему именно здесь он решил построить свой секретный город на Холме.
Мы сошли на полустанке, состоящем из одного небольшого домика с черепичной крышей. Вокруг было совершенно пустынно, только кусты перекати-поле, раскачивавшиеся на сильном ветру. К нам тут же подошла высокая стройная девушка в форме Женского армейского корпуса. Она улыбнулась, отчего ее веснушчатое лицо показалось мне еще более милым, и представилась: «Сьюзан Полинг».
– Добро пожаловать, мистер Пайерлс! Здравствуйте, госпожа Пайерлс. Мне поручено отвезти вас сначала в Санта-Фе, а потом на Холм. Чемоданы оставьте здесь. Их заберут чуть позже.
Я переглянулась с Руди, но ничего не сказала. «Наверное, тут так положено», – подумала я.
Девушка помогла детям забраться в армейский джип. Через полчаса мы въехали в Санта-Фе. Даже сейчас это небольшой город, а тогда, в 1944-м, его и городком-то назвать было трудно. В 20-е годы Санта-Фе облюбовали художники – за экзотический колорит, смешение культур (рядом располагались индейские пуэбло), дикую красоту природы. «Наш город – один из самых старых в Штатах, – с гордостью заметила Сьюзан, – его основали испанцы около 1600 года. Тогда он назывался La Villa Real de la Santa Fé de San Francisco de Aśis»
[34].
Мы пересекли реку, проехали мимо часовни Лоретто, справа остался собор Святого Франциска, гостиница «Ла-Фонда» (речь о ней впереди), потом центральная площадь, Пьяцца. Джип остановился около неприметного дома, на котором значилось: «Палас-стрит, 109». Сьюзан завела нас за угол и указала на дверь: «Вам туда, мистер Пайерлс, а я подожду вас в машине».
Комната, куда мы вошли, никак не соответствовала представлению о гигантском сверхсекретном проекте. Два письменных стола с пишущими машинками – одна явно не новая, массивный сейф, несколько шкафов, телефон. Одна из двух женщин в комнате встала поприветствовать нас: «Меня зовут Дороти Маккиббин. Я занимаюсь вашим устройством. Знаю, что вы устали. До вашего нового дома всего 35 миль. Последнее усилие». Она тепло улыбнулась.
Дороти оформила пропуска мне и Руди и какие-то документы на детей. Название Лос-Аламос в них не упоминалось. В одном месте я прочла: «Армейский инженерный корпус». Когда Дороти инструктировала нас, она говорила «на Холме» или «на Месе». «На Холме есть хорошая школа, вам там понравится, – заверила она Рони и Габи. – Ну вот и всё. Гладкого вам пути наверх». Зазвонил телефон, Дороти подняла трубку: «Да, здесь. Сейчас спрошу».
– Господин Пайерлс, мне только что сообщили, что господин Вайскопф сейчас по делам в Санта-Фе и предлагает подвезти вас наверх. Вы ведь знаете господина Вайскопфа?
* * *
Еще бы нам было не знать Виктора Вайскопфа! Впервые мы встретились с ним, кажется, в 1932-м, у Бора в Копенгагене. Он был на год младше Рудольфа. Руди попытался объяснить ему уравнение Дирака, но мысли Вайскопфа витали далеко. Он влюбился в очаровательную датскую девушку – Эллен, так ее звали. В следующий раз наши пути пересеклись в Кембридже год спустя. И Виктор и Руди были стипендиатами фонда Рокфеллера. Случайно всплыло, что стипендия Руди на 25 % выше. «Как же так? – не мог успокоиться Вайскопф, – разве это справедливо?» «Все правильно, – ответил Руди, – у меня есть жена, а у вас нет». Вскоре Вайскопф сделал Эллен предложение.
Из Кембриджа он собирался ехать в Цюрих, к Паули. «Я его заранее побаиваюсь, – признался Вайскопф, – все говорят, что Паули грозный и помыкает своими ассистентами». Руди постарался переубедить его и дал полезные советы.
* * *
Подъем на Холм был каким угодно, только не гладким. Узкая дорога с выбоинами и булыжниками, грунтовки, разбегающиеся по сторонам. Потом начался горный серпантин с пропастью справа. Глядеть туда я боялась, у меня начинала кружиться голова. На крутых поворотах дорога была особенно разбита армейскими грузовиками, перевозящими оборудование для лабораторий. Последний участок длиной миль десять вообще не был асфальтирован. Колея шла по гравию, но ее часто пересекали русла иссохших ручьев – арройо. Каждую весну ручьи оживали, превращая этот участок в непроходимую для машин трясину. 35 миль заняли долгих два часа.
Строительство Лос-Аламоса началось в декабре 1942 года. Площадку выбирали Гровс и Оппенгеймер. Их внимание привлекла уединенная частная школа-интернат для мальчиков, расположенная на плоской вершине потухшего вулкана, на месе длиной около трех километров. Кроме школы и нескольких небольших ферм, ничего там не было. Меса возвышалась почти на два с половиной километра над уровнем моря. Школу, ферму и всю землю на месе выкупили военные. Первые научные обитатели Лос-Аламоса – инженеры, физики и обслуживающий персонал – прибыли в марте 1943-го.
Когда мы выехали из Санта-Фе, на дворе стояло жаркое лето. Здесь, на высоте, было гораздо прохладней и ветреней. Горы в отдалении испускали предвечернее сияние, от которого перехватило дух. Впрочем, их величественная красота несколько умерялась видом армейских бараков, разбросанных там и тут, казалось, без всякого плана. Улиц как таковых не было. Глинобитные проезды еще не были заасфальтированы. Я подумала о том, как они будут выглядеть после дождя. Позднее стало ясно, что я недооценила способность местной почвы превращаться в грязь.
