Она зажмуривается и ждет. Впервые за долгое время перед глазами не хлопают крыльями черные птицы.
– Это ты? – спрашивает мэр. – Ты Йона Бергер? – В ее голосе нет злости.
Йона открывает глаза. И кивает: говорить невозможно.
Мэр протягивает ей руку.
– Я очень тебе благодарна. Во время открытия Восхода ты спасла мне жизнь. – Хаверс пожимает руку, в которой еще совсем недавно лежал восьмисантиметровый осколок. – Мне жаль, что ты оказалась в доме-минус, но, к сожалению, не я распоряжаюсь начислением баллов. Я уверена, что ты в ближайшее время сможешь вернуться к родным. Слава богу, у вас тут прекрасные условия, – говорит Хаверс, останавливая взгляд на ошеломленном лице Минди.
Из внутреннего кармана пиджака мэр достает конверт.
– Это тебе. Еще раз спасибо!
Она кивает и разворачивается. И вся процессия тут же уходит.
Андор толкает ее в бок.
– Что? Ты спасла ей жизнь? Почему же ты тогда здесь? И зачем… Ладно, не важно.
И он заметает последние осколки фаянса под кровать.
Йона не отвечает. Не обращая внимания на любопытные взгляды и выкрики, она опускается на постель. Когда руки перестают трястись, она открывает конверт. В нем лежит открытка. На ней изображена оранжевая бабочка с черными полосками на крыльях. С обратной стороны большими наклонными буквами написано:
С ОГРОМНОЙ БЛАГОДАРНОСТЬЮ
ЗА ТВОЙ БЛАГОРОДНЫЙ ПОСТУПОК.
ГЕНРИЕТТА ХАВЕРС, МЭР РАДОВАРА
И больше ничего. Она заглядывает в конверт, но там пусто.
Ну, Йона, спасибо за то, что спасла мне жизнь. Да ладно, не за что.
Глава 28
Минди крутит открытку в руках так и эдак, как будто ищет, к чему бы придраться, чтобы ее отобрать. Проводив мэра, она сразу же вернулась в палату и вырвала открытку у Йоны из рук.
– Что это еще за чушь собачья про то, что ты спасла мэру жизнь?
– Это правда.
– Как знаешь. Только не думай, что теперь к тебе будет особенное отношение. Мне не докладывают, за что ты здесь, да я и знать не хочу. Тут все равны. И ты ничем не лучше остальных, хоть мэр и подарила тебе открытку.
И Минди кидает оранжевую бабочку на кровать.
– Через пятнадцать минут все должны быть на рабочих местах! – кричит она на весь зал. Раздается ропот. – Что-то не так? Или вы думали, что, раз вам посчастливилось увидеть мэра, работать уже не нужно? – Она издает короткий смешок. – Вот и не жалуйтесь тогда, что вас долго не отпускают домой.
Вечером, когда Йона закрывает глаза, перед ней порхают целые стаи оранжевых бабочек. Но сколько бы она их ни пересчитывала и как бы сильно она ни устала, сон всё не приходит. Мысленно она раз за разом возвращается к визиту мэра. Не может быть, чтобы она случайно выбрала именно этот дом-минус. Она наверняка узнавала, где Йона. Или, может, она распечатала списки всех, кто находится в Мин-III, и случайно оставила дома на столе? А Килиан сказал: «О, я знаю эту девочку! Она тебе жизнь спасла. Наверное, ее стоит как-то отблагодарить?» Пусть не думает, что может так легко искупить свое предательство.
Но кто она такая, чтобы осуждать Килиана? Она вспоминает осколок в рукаве – и оранжевые бабочки перед глазами подергиваются темной дымкой. Хаверс видела, как Андор заметает осколки под кровать. Достаточно было полуслова, чтобы телохранители ее скрутили. Почему же она промолчала?
Йона достает открытку из-под подушки. В спальной комнате кромешная тьма, а ночников у них нет. Она трет бумагу пальцем, как будто выпрашивая еще слов кроме простого «спасибо». Где ты, Килиан?
– Ненавижу тебя, – тихо шепчет она открытке. Потом запихивает ее себе под пижаму и прижимает к сердцу той стороной, где бабочка.
На следующий день опять воскресенье, пятое по счету со дня ее прибытия в Мин-III. В полдевятого она просыпается оттого, что рядом смеются какие-то девчонки. Значит, она проспала звонок на подъем. Такое случалось и раньше, но Андор всегда ее будил. Она быстро натягивает комбинезон, руками приглаживает волосы и идет в столовую. У дверей стоит Минди с планшетом и делает отметку:
– Опоздала на завтрак и пришла в неаккуратном виде – списываем двадцать баллов.
Столовая уже наполовину пуста. Андора нигде не видно. Йона садится за пустой стол в дальнем углу. Пытается проглотить кусочек яйца. Его так переварили, что желток посинел по краям и прилипает к зубам, как пластилин. Где Андор? Почему он не предупредил ее с утра, что надо торопиться? Она споласкивает рот черным, как кофе, чаем, относит тарелку в грязную посуду и бредет назад в спальню. На баллы она посмотрит потом, всё равно их не хватает для переезда на следующий этаж.
На верхнем ярусе кровати одеяло лежит бугром. Она приподнимает кончик:
– Бу!
Но Андор отворачивается. Йона заходит с другой стороны, но он опять отворачивает лицо. Она тыкает его пальцем в бок.
– Эй, ты чего?
– Не хватает семнадцати баллов для переезда, – шепотом говорит он. – Я никогда отсюда не выберусь.
Он прячет лицо в подушку, но Йона уже успела заметить мокрые пятна на наволочке. Она кладет руку на его узкие плечи.
– Не огорчайся так, я тоже пока здесь.
Вдруг Андор переворачивается на спину.
– Я больше не хочу быть твоим не-другом. У тебя от меня столько секретов. Ты мне больше не нравишься, Йона.
– Постой! Что ты такое говоришь?
– Ты думаешь, я не заметил, что ты специально разбила тарелку? Ты хотела этим осколком ударить мэра. Так и скажи!
– Нет! Нет… Ты не понимаешь.
– Вот и объясни тогда. Иначе я найду себе другую кровать.
– Этот осколок нужен был мне, чтобы защищаться. Я его уже несколько дней носила в рукаве. Ты не заметил, что надо мной постоянно издевается Карен? Она меня в три раза сильнее. Недавно заперла меня в туалете. Я просто не хотела тебе рассказывать, чтобы не расстраивать. Просто с оружием мне было спокойнее. Вот и всё. Я знаю, это глупо.
Йоне самой страшно от того, как легко льется ложь, но правду она сказать не может.
Андор опять отворачивается.
– Ты врунья. Уходи.
– Ну…
Андор натягивает на голову одеяло. Йоне кажется, что он закрыл солнце, забрал с собой весь свет и тепло. Она начинает дрожать. Холодные пальцы сжимают сердце, и она хватается за кровать, чтобы не упасть.
– Андор, – шепчет она. – Ты прав. Я эгоистичная врунья.
– Да, – глухо доносится из-под одеяла.
– Можно я всё объясню?
Молчание.
– Ну пожалуйста! Прости меня.
