Леха вздохнул. У него вдруг кончились слова. Вик не нуждалась в сочувствии, не нуждалась в одобрении; ей бы наверное пригодилось немного человеческого тепла – но ведь она его отвергнет. Она играла в мертвую наемницу и заигралась, – и кто ты такой, чтобы мешать ей?
Это ее способ оставаться живой, как ни парадоксально.
– Кто знает… – с трудом выдавил он. Просто чтобы не молчать. – Судьба.
– Скорее повезло. Знаешь, такое везение, когда другой бы сдох, а ты еще помучаешься, хе-хе… Опять стечение обстоятельств. Прихватило меня сразу, как мы приехали в Нигерию. Я пила обезболивающее, надеялась, что быстро закончим – и лягу на обследование. А было уже поздно суетиться и волноваться. Потом на одной деловой встрече у Муделе я как-то совсем расклеилась, он посмотрел – и забеспокоился. У него жена умерла от рака, неоперабельная опухоль… Вывез из города, положил в онкоцентр – и не хотел, чтобы я возвращалась. Но как я не вернусь, тут же наши в обороне, и меня врачи приговорили все равно… Знаешь, странное ощущение – вот сейчас рассказываю, – и будто не о себе. Ты сидишь такой… Как существо с другой планеты. И я себя веду с тобой как нормальная.
– Ты и есть нормальная!
Вик покачала головой.
– Не надейся.
– А на кого тогда надеяться? Ты единственный свободный человек в Абудже.
Вик подняла на него глаза, задумалась, и Леха снова увидел, как теплеют черные угольки.
– Умереть чтобы обрести свободу, да, в этом что-то есть. Неглупо… Но бесполезно. Ты чего так смотришь?
– А ты чего так смотришь?
Она фыркнула.
– Перестань. Не надо притворяться. Тебе меня жалко, а это совсем лишнее. Мертвых не жалеют.
– Вот же ты зануда! – вырвалось у Лехи.
Вик негромко хмыкнула, улыбнулась, почти рассмеялась и вдруг погрустнела.
– Это я должна сожалеть, – сказала она. – И я действительно искренне сочувствую. Не веришь? Нет, мне правда очень жаль. Но ты должен поверить на слово. Расслабься, живи и перестань суетиться. Ничего уже не исправишь. В конце концов, я была неплохим техником. То есть, понимаю, как работают всякие системы. И человеческие в том числе. Если я сейчас начну тебе объяснять, почему все бессмысленно и незачем дергаться, ты станешь упираться и возражать. Это пустой расход энергии. Можно придумать занятие получше.
– Какое? – быстро спросил Леха.
– Понятия не имею. Только не проси меня быть нормальной.
– Ну пойдем гулять тогда, – сказал Леха и полез из кровати.
– Ты в своем уме?
– А что такого? Там прохладно и луна красивая. Наверное.
Ноги вроде бы не подгибались. Вести себя естественно и непринужденно было труднее, чем стоять в полный рост, не шатаясь.
– Я же просила, чтобы ты не просил…
– Пойдем-пойдем, – бормотал Леха, копаясь в рюкзаке. Вместо пакета с чистым бельем попадалось под руку что угодно, ну, как всегда.
– Вообще, – сказала Вик, – ты редкий хам. Не надо так откровенно подчеркивать, что я мертвая.
– И как я это делаю?
– Леди остается леди даже в гробу. Имей, зараза, уважение. Не суй голую задницу даме под нос.
– А что, общие душевые в войсках уже отменили?
– Мы на гражданке, парень.
– Извини, – Леха натянул трусы. – Так лучше?
– По-моему, – задумчиво протянула Вик, – ты пытаешься мной манипулировать.
– Есть маленько, – сказал Леха. – Понимаешь, я вообразил одну картину – и она не отпускает. Как мы садимся в белый «Мерседес» и мчимся по ночной дороге. И луна во-от такая громадная светит нам. Ну красиво же!
– Я ненавижу луну! – выкрикнула Вик.
Леха чуть не выронил джинсы.
Редкий ты придурок, Филимонов. Забыл, чем она под луной занимается? Думаешь, ей весело? Наверное, в процессе – очень даже, иначе фиг бы ее заставили. Нажуется своего порошка джу-джу – и вперед. Но потом, судя по всему, наступает похмелье и становится грустно.
«А я херак его по черепу», вспомнил он.
– Дурак я. Прости.
Леха потерянно уселся рядом, опустив голову.
А она совсем как нормальная женщина уткнулась ему лбом в плечо.
– Это ты меня прости.
– Да тебя-то за что… Сама же говоришь, дурацкое стечение обстоятельств.
– За то, что ничем не могу помочь.
– Еще как можешь. Мне нужен интернет. На крайний случай, обычный телефон. Одолжи «спутник» на полчаса.
– Где я его тебе возьму? В городе с интернетом – глухо. И телефонии как таковой нет, все контакты по радио. Только у Муделе ходит боец с чемоданчиком, прикованным цепочкой к запястью. Гордый такой, будто это ядерный чемоданчик. В каком-то смысле – да, ядерный… Символ власти.
– А как же Лоренцо… – пробормотал Леха.
– Он стукач, ему положено. А рядовому местному жителю за спутниковый модуль руки отрубят. Когда Винер повзрывал коммуникационные вышки, Муделе сначала злился, а потом сообразил, как это здорово, если не будет связи ни у кого кроме него.
– Должен же кто-то…
– Нет. Никто не заинтересован. Им и так хорошо. Отрубать руки конечно обещали, но в реальности – незачем. Я тебе двадцать раз пыталась сказать, но ты не хочешь слышать: в Абудже все отлично. Кому не нравится, те давно ушли из города. Ну, кто не умер. А кто остался, доволен жизнью. Они тут до конфликта старательно играли в западную цивилизацию и были не очень счастливы. И не понимали, в чем проблема. А теперь нет проблем. Можешь назвать этот уклад племенем или общиной… Короче, здесь теперь деревня. Всем ясно, что надо делать, и совершенно не надо думать. Каждый на своем месте, знает свои обязанности, имеет свою долю. «Черные Топоры» следят, чтобы никто не чувствовал себя обиженным. А Йоба хранит Абуджу.
– Почему Йоба-то?! – взмолился Леха. – Кто-нибудь мне объяснит?..
– Ну… Еще одно стечение обстоятельств.
– А у вас тут хоть что-то было по плану?!
Вик задумчиво прикусила губу, даже жевать перестала.
– Знаешь, со дня, когда Барни убил Крукса, наверное нет. По большому счету, все пошло вкривь и вкось еще раньше, когда Круксу предложили деньги за «батарейку». В тот момент нас лишили выбора. Началась игра, кукловод стал дергать за ниточки… Ты же мне не веришь, когда я говорю это!
– Объясни, что случилось – поверю.
– Да ну тебя.
– Как будто меня не дергали за ниточки! Хорошо дергали. Тоже в Африке, в сорок девятом году. Я смогу понять, честное слово.
Она протянула руку и кончиками пальцев осторожно потрогала амулет на его шее.
– Угадала, – сказал Леха и вдруг почувствовал: впервые по-настоящему гордится этим крокодильим зубом. Раньше он носил амулет и демонстрировал его, дурачась, словно незаслуженный приз или какую-нибудь медаль ветерана Куликовской битвы. А сейчас все серьезно.
