– Нет.
– Вот эта квартира, в которую вы меня затащили, не имеет к нему никакого, ни-ка-ко-го отношения!..
– Слушайте. Не хочу вам грубить. Но проспитесь, а?
– А книги?! – истерил Алекс. – Думаете, я что, не помню его книг? Вы знаете, он, конечно, старый мудак, но читал он много, раньше, по крайней мере, он все-таки филолог, и была куча книг, которые мы привезли еще из Питера, например, и… А это? Что это?!
Алекс начал бурно потрошить уже и верхние полки – они оказались заставлены тяжелыми однотипными томами; они уже не шлепались, а бахали, как…
– Что это за хрень?! «Великий князь – Восходящий узел орбиты»?! «Монголы – Наноматериалы»? Что, fuck? «Российская энциклопедия»? Кому вообще нужна бумажная энциклопедия, кто этим пользуется?! Словарь – чего? Кто это собирал? Дизайнер интерьеров? По цвету обложек?.. Что это за бред!!!
Ринат невозмутимо промолчал и сходил за кофе. Когда он вернулся, Алекс сидел в отупении среди энциклопедического разгрома. П – пертурбационная функция.
– Я волнуюсь за фотографии.
– Какие фотографии?
– Если это квартира моего отца, то я бы хотел найти наши семейные фотографии.
– Я не уверен, что они здесь.
– Я забыл, как вас зовут. Неважно. Я не знаю, что у вас тут обо мне говорят. Я ведь уехал учиться. Я ведь не покидал свою страну, как тут, наверное, думают… И я, естественно, не взял с собой никаких семейных фотографий. Это было бы просто странно. – Алекс нервно хмыкнул, отпил кофе и несильно облил им ковер, чудом не попав на себя. – Конечно, я мог их отснять, но… И вот теперь я беспокоюсь. Я, блядь, очень сильно беспокоюсь! Очень. Сильно. Беспокоюсь.
Ринат, кажется, начал терять терпение.
– Слушайте, Алексей…
– Я рано потерял мать! – Алекс оборвал его, поднял вверх указательный палец. Ему самому, вероятно, казалось, что он выглядит сейчас многозначительно и грозно. – У меня осталось очень мало ее фотографий… Очень. Мало. Фотографий. Вы понимаете?
– Я думаю, вы…
– Кстати!!! А где его рабочее место?
– Что?
– Ну стол? Стол-то у него тут есть, за которым он работает?.. Как этот… Сталин, fuck, на плакатах, где он, знаете, ночей не спит…
– Я вас очень прошу, давайте вы ляжете спать.
– У них всех на рабочих столах сейчас фоточки! – Алекс вытаращил глаза и схватил Рината за рукав. – Это типа модно, да?.. Ну, я уж не рассчитываю, что там фотка моя или мамы моей… Но уж ее-то фотография должна быть?
Алекс так выделил «ее» и так топорно изображал безумие, что Ринату, видимо, пришлось переспросить – безо всякого, впрочем, интереса:
– Кого «ее»?
– Ее! И сына! Или у них дочка? Писали же, что вроде сын?
– Алексей Михайлович…
– Да вы идиота-то не изображайте, хотя у вас хорошо получается, конечно… Ну? Ну Валерия Иглинская! Его новая жена! Даже у нас в газетах были фотки с их свадьбы… О! Сейчас я вам покажу!
Теперь Алекс уронил телефон. Не безумный принц, а позорище.
– Спокойной ночи, Алексей Михайлович.
– Стойте, стойте… стойте! А скажите, у них правда есть сын?
– Спокойной ночи!
– Ну скажите, скажите, мне правда это нужно знать! Я брат, я что, не имею права знать?..
Это было уже перебором даже для цирка.
Ринат вышел.
Алекс остался.
Help yourself.
– Ты не найдешь, чего ищешь.
– Fuck, что?!
– Выражаться будешь в другом месте.
– Ах, папочка, ах, прости, пожалуйста! Вырвалось!
– Перестань паясничать.
– Тогда ты, может, мне объяснишь то, что сейчас сказал?
– Ты не найдешь эти фотографии.
– Ты охренел? Между прочим, это очень важные для меня… Ты не имеешь никакого права…
– Ты ошибаешься.
– Я не ребенок!!! Когда ты поймешь, что люди рядом с тобой имеют право на свою жизнь?!
– У тебя есть своя жизнь.
– Ты реально думаешь, что просто послать меня на хрен, без фоток, без памяти – это прямо самый крутой подарок в мире, да?!
Но все законы погасила
Для самого благая ночь.
И не ответчик он за сына,
Ах, ни за сына, ни за дочь.
– …А вообще, конечно, да. Ты прав. Папа. Это очень крутой подарок. Потому что мама такого не получила. Она не смогла сбежать… И мне плевать, что там говорили врачи, но я знаю, что это из-за тебя!..
Там, у немой стены кремлевской,
По счастью, знать не знает он,
Какой лихой бедой отцовской
Покрыт его загробный сон.
– …И я не знаю, что потом эти гребаные психологи тебе наплели, что я этим манипулирую, что я этим чего-то добиваюсь… Господи, папа, как можно было им верить?! Как можно всерьез думать, что ребенок…
О, годы юности немилой,
Ее жестоких передряг.
То был отец, то вдруг он – враг.
А мать?
Но сказано: два мира,
И ничего о матерях.
– Короче. Мне надоела вся эта хрень, и я валю обратно в Лондон, как только ты отдашь мне эти фотки. Хотя бы одну. Нет, fuck, не прошу!!! Если ты не отдашь эти фотки, то я вскроюсь прямо здесь. И мне похеру, как ты будешь объяснять всему миру, что твой сын сдох, запертый в какой-то кагэбэшной квартире, прямо во время этого вашего…
– Я убрал эти снимки для твоего блага. Тебе нельзя их давать.
– Серьезно?! А что случится?
– Я понимаю, что ты не сам ищешь эти снимки, тебя попросили друзья, за которыми, возможно, стоит английская разведка или по крайней мере пресса, но это почти одно и то же.
– Ты параноик. Ты все такой же гребаный параноик!.. Кому, вот скажи, какой еще, на хрен, разведке могут быть интересны старые семейные фотки?!
– Они не семейные. Хотя это снято у нас дома.
– Что – это?
– То, как ты сидишь на коленях у [Mr. P.]а.
– Что?!
– Тебе было пять лет.
– Погоди. Я ничего не догоняю. Ты серьезно думаешь, что мы говорим об этом?! Во-первых, на черта… Я даже забыл, что такие фотки есть…
– Ты о них знал. И о них знают те, кто стоит за твоими английскими друзьями.
– То есть ты думаешь, что какие-то древние фотки, на которых [Mr. P.] сидит с каким-то чужим ребенком, это какая-то сенсация? И это кому-то нужно?
– Они готовы разыграть любую карту.
