Алекс честно пытался что-то вспоминать, в основном потому, что сам был заинтригован. Он, конечно, знал главное правило – всегда отвечать на их вопросы односложно и не сообщать никаких подробностей. Но с этой точки зрения ему было примерно наплевать.
– Ну хорошо. Мы подключим Интерпол, – резюмировал следователь, когда Алекс почти ничего не выдал.
Маме очень понравилось в Ломбардии. Она тогда даже что-то такое сказала… Алекс напрягался, морщил лоб. Это очень важно. Внезапное обретение, а может быть, и ключ. К чему-то. Не имеющему, впрочем, отношения ни к допросу, ни к тому, что случилось.
– К чему вы подключите Интерпол?
– К проверке этих адресов, городов.
– Проверке на предмет чего? Что-то я, извините, ничего уже не соображаю…
– Еще кофе?
– Вы меня так спрашиваете обо всем этом, как будто существует вариант, что мой отец может где-то скрываться. – Алекс тщательно подбирал слова.
– Мы ничего не исключаем.
– Но вы же знаете, что он застрелился.
– Но вы же уклонились от опознания.
Какой-то бесконечный смысловой тупик.
Алекс начал психовать.
– Нет, если надо, давайте прямо сейчас поедем в морг! Плевать. Я опознаю и сделаю все, что нужно. Вызывайте машину, поехали!
Следователь подался вперед и понизил голос:
– Это могут быть муляжи любой степени реалистичности. Вы недооцениваете возможности этих людей.
Его поза, его глаза, нездоровый свет – галогеновый, доисторический; то, что он говорит; Алексу стало плохо. Впервые.
Допрос на этом закончился. Не то чтобы его пришлось прекратить, просто спрашивать, похоже, было толком не о чем. Уже давно.
– Не уезжайте из Москвы. Я намерен еще раз с вами встретиться, когда мы получим все заключения, но пока точное время и дату назвать не могу, – говорил следователь. – Если у вас на руках национальный паспорт, то заграничный я бы пока оставил у себя.
– Зачем?
– Процессуально вы не обязаны, но это моя просьба.
– В таком случае моя просьба – чтобы мои документы оставались со мной. – Алекс поднялся.
– Хорошо, – неожиданно легко согласился следователь.
Он все-таки явно не понимал, что со всем этим делать.
Вдруг изловчился и пожал Алексу на прощание руку, что окончательно убедило, что спать в камере не придется.
А где придется?
Сжимая в руках повестку или пропуск, что это, – бумажку, чтобы выйти из здания, Алекс пошел по коридору, дошел только до автомата с кофе, принялся искать в карманах российскую мелочь. Потом сел на скамейку рядом. Понадобится много усилий, чтобы подняться.
ALEX: хорошая новость я буду ночевать не в камере
ALEX: плохая новость я не знаю где буду ночевать
ALEX: так что возможно я бы предпочел камеру главное одиночную
THEO: сейчас я забронирую тебе отель
ALEX: спасибо тео да я сам сейчас все сделаю
ALEX: только посижу соберусь с мыслями
THEO: что они от тебя хотят?
ALEX: не знаю не понимаю
ALEX: спрашивают как я отношусь к тому что мой отец провозгласил себя верховным комиссаром верховным существом или как то так
ALEX: как к этому можно относиться?
ALEX: типа он наполеон а я должен чувствовать себя наполеоном вторым так что ли?
ALEX: что они хотят услышать?
ALEX: как будто я пациент дурдома
THEO: верховным существом объявил себя не наполеон а робеспьер
ALEX: да какая на хрен разница
THEO: кстати наполеон второй не был императором только наполеон третий
ALEX: спасибо тео
THEO: была даже легенда что он стал наполеоном третьим а не вторым по вине наборщика из типографии
ALEX: СПАСИБО ТЕО
THEO: он делал афишу да здравствует наполеон и принял три восклицательных знака за римскую тройку
ALEX: ты всегда знаешь как поддержать в трудную минуту набором очень важных знаний
Разъясняем, что приобщение статей и записей телепередач больше не ведется
Народ безмолвствовал. Дали команду молчать.
Ведущему еще правили грим. Две девушки: одна ватной палочкой размазывала тоналку в уголках глаз, потому что это было особо заметное место: участки под очками в кадре всегда высветлены и укрупнены; другая держала специальный планшет под его подбородком, потому что, осыпаясь, грим основной мог попасть на пиджак.
– Работаем.
Девушки скрылись. Сигнальные лампы. Подсветка сзади. Общий свет. Он вышел из сумрака, вернее, начал движение за секунду до того, как его выхватили прожектора.
– А мы продолжаем! – крикнул он. Текст полз на четырех мониторах. – Сегодня у нас в гостях президент благотворительного фонда «Духовностью и знанием спасемся», член Общественной палаты России Максим Николаев. Все правильно, Максим?
– Имени святой Татьяны! – Гость привстал с диванчика и назидательно поднял палец. На указательном (камера сфокусировалась) был перстень не перстень – кольцо с черным камушком, и походил гость, скорее, на армянина, в общем, человека кавказского – пышущего жаром, кудрями; всего в нем было в избытке, и даже на вороте винной рубашки поблескивало тиснение.
– Отлично. Имени святой Татьяны.
– Которая, как известно, является покровительницей МГУ. И студентов. – Гость продолжал привставать, вернее, зависать так, будто он не в студии, а на толчке.
– Прекрасно! – порадовался ведущий, хотя за его ослепительной улыбкой читалось: «Да за-ткнись ты уже». – Второе кресло, как вы сами видите, у нас пустует. Я надеюсь, пока, и Алексей к нам еще присоединится. Алексей Николаев. Студент Оксфорда, гражданин России, по некоторым данным, также гражданин Великобритании. Видите, у нас какая-то научная компания сегодня собирается, вы – МГУ, Алексей – из Оксфорда…
Максим Николаев ничего не понимал, но сидел довольный, как кот.
– Алексей должен быть здесь, но в свете последних событий, о которых вы знаете, он находится – по нашей информации – в ФСБ, однако мы надеемся, он все же к нам успеет.
Народ, которому не надо было пояснять, что за события, и вообще никогда не надо было пояснять, сочувственно кивал.
– Максим, чем занимается ваш фонд?
Максим выпал из тщеславного благодушия: вопрос будто бы застал его врасплох, он перестал жмуриться от останкинского сияния, но через секунду уже сгруппировался и понес:
