На удивление, светило солнце, ясный день, да не день – он посмотрел на время, – даже странно, что в Москве рассвело так рано.
916, снова.
– Алло?
– Алексей Михайлович! – прокричал женский голос так громко и с таким энтузиазмом, что Алекс проснулся совсем.
– Да?
– Очень хорошо, что мы до вас дозвонились! Это Первый канал!
Час от часу не легче.
– Мы очень хотим пригласить вас на интервью!
– Меня?
– Это же Алексей Михайлович Николаев?
С обеих сторон повисло молчание. Энтузиастка ждала. Алекс тупо прокручивал в голове – у кого вообще может быть его номер. И какого хрена. Первый канал. Что им может быть нужно. И зачем он сказал «да». И по второму кругу.
– Алло!
– Что вы хотите?
– Тема интервью – дети во власти. То есть дети тех, кто во власти.
What the fuck?..
После еще более долгой паузы Алекс спросил:
– Вы точно не ошиблись?..
Что-то (возможно, то, что его застали врасплох) не позволяло Алексу просто бросить трубку, как он, конечно, сделал бы в обычной ситуации. Да в обычной ситуации придворному Первому каналу никогда бы не пришло в голову. Да никто и не взял бы на себя смелость трогать священную корову власти. Этого поколения власти. Кащеево яйцо. Безопасность, анонимность, общая зашифрованность детей и семей.
– Погодите. Вы же сын…
– Да, да, – раздраженно оборвал Алекс, только чтобы по телефону не звучало имя.
Отец оберегал его так много лет, что Алекс, сонный, разбомбленный, совершенно не понимал сейчас, что делать: подтверждать, опровергать (просто послать их почему-то не приходило в голову, да они на то и рассчитывали: эффект внезапности). Причем он примерно готов был к такому вопросу в Англии, и у него первое время была наготове пара способов отшутиться.
Женщина стала убалтывать, уговаривать, убеждать, что это не займет много времени, но тут Алекс уже более-менее очухался и вежливо, но твердо отказался. Ничего отрицать он не стал. Да в конце концов!.. Все равно – все то ли рухнуло, то ли не рухнуло.
Вспомнил он далеко не сразу.
Поднявшись все же и зверски зевая, он пошел по комнатам. Оказывается, тут может быть даже nice.
На кухне все было так же, как, видимо, и оставили, только водку кто-то вылил или допил. Не могла же она испариться. Разгром тарелочек, вилочек. Рыба, рыба, колбаса. Это так странно. Обнаружить в вечно-стерильном пространстве.
В том, что отец опять испарился, Алекс даже не сомневался.
Но, как ни странно, отец был в кабинете. Он сидел в спортивном костюме за столом, что-то быстро писал, а увидев Алекса, перевернул листок. Это было так странно – не улыбка даже, а сама его поза, сам канон солнечного воскресного утра, когда папа вдруг обнаруживается дома (но, конечно, работает). Эти утра, запрятанные, оказывается, где-то глубоко; мама; все было так, что Алекс чуть не подошел его обнять – просто по «мышечной памяти».
– Доброе утро.
– Доброе. Ты что-нибудь ел?
Алекс так удивился вопросу, что пробормотал «нет еще», хотя и не собирался есть, что тут вообще можно есть – засохшую семгу?..
– Сделай кофе. Мне тоже можешь сделать.
Алекс послушно двинулся было в сторону кухни.
– Кстати, сейчас был странный звонок. От Первого канала.
– Что – будут снимать?
– Да. Какое-то ток-шоу дурацкое… Но я их послал.
– Чего это вдруг?
«Вдруг»?! Отец, видимо, нездоров.
– А что, надо было согласиться?
Да если бы еще неделю назад он согласился на какое-нибудь интервью, любое, хоть для кембриджской газетки, отец бы голову ему оторвал.
– Конечно. Я предлагаю не отказываться. Пора жить своими силами, создавать свою публичность, что ли…
– Пап, ты как, в порядке?.. Я вообще-то давно живу «своими силами».
Прозвучало обиженно.
– Но тебе надо работать на свое имя. Создавать его. Зарабатывать. Не вечно же прятаться у меня за спиной…
Отец как будто специально подбирал выражения одно глупее и двусмысленнее другого, но Алекс героически пропускал это мимо ушей – чтобы не портить утро. Точнее, детское впечатление.
– А смысл?
– Я просто думаю о том, как ты будешь жить, когда меня не будет. Надо уже сейчас готовить какое-то реноме…
– Резюме, ага…
Алекс ушел делать кофе и так задумался, что сделал только себе.
Ощущение загробной жизни не покидало его.
Снова 916, но другой!
Но голос-то, конечно, тот же.
– Алексей Михайлович! Вы не передумали?..
Тут уж и самый законченный скептик поверит в тотальную прослушку.
После маленькой победоносной войны женщины с Первого Алекс медленно пил кофе, не прикасаясь к разгрому на кухонном столе, потом пошел собираться и во всех этих раздумьях чуть не забыл заглянуть к отцу.
– Я все-таки еду на Первый канал.
– Молодец.
– Ты уверен, что это правильно?
– Главное, чтобы ты был уверен, – ответил отец. Он раскладывал какие-то бумаги, конверты. – Мы-то что… Нас можно уже не спрашивать. Нам время тлеть, а вам – цвести.
Fuck, да что еще за «мы»?..
Только что Алекс еще сомневался – даже несмотря на то, что уже надел куртку, – и, пока шел до двери, оглушение наверняка бы рассеялось. Но после отцовской выспренности, явно приправленной издевкой, после этого «сам решай» Алекс опять как обиделся: а решу.
– Ну, тогда пока. Они уже едут за мной, оказывается.
– Принести не забудь.
– Прости, что?..
Он подумал – из «Останкино».
– Ну то, что вчера унес.
Алексу понадобилось много, много времени. Он таращился на отца. Отец ничем не помогал, впрочем, как всегда. Алекс почти физически ощущал свою тупость.
– Пистолет? – наконец догадался он.
Отец посмотрел на потолок.
– Зачем?
– Потому что обыска уже не будет.
Ну ок. Алекс опять спускался в лифте, опять боялся встретить кого-то. Черт возьми, а реально, солнечно-то как!.. – хотя и свежо. Сверток валялся там же – среди хлама, и Алекс еще подивился, какие смешные у «Фольксвагена» педали. Жалко, что это тачка художника, а не отцовская. Надо нагуглить его перформансы… Он заставлял себя думать о чем угодно, пересекая двор, и даже через куртку и через тряпку чувствовал холод металла.
