Появилось солнце, полицейские сновали по усадьбе в его лучах, собаки Биргера надрывались на псарне. Подъехало еще несколько полицейских автомобилей через открытые нараспашку ворота.
Кто-то встал над Лелле и заклеил ему голову пластырем. Он чувствовал запах крови, но у него ничего не болело.
– Они убили мою дочь. – Это было единственное, что он смог сказать.
Улыбающаяся женщина-полицейский, похоже, его не поняла, но все равно тут же заспешила куда-то.
– Ты должен меня извинить, – сказала она и пошла к двери.
Лелле последовал за ней. Покачиваясь, постоял на крыльце, но скоро ему пришлось снова сесть.
Потом он увидел группу полицейских и услышал возбужденные голоса:
– Мы нашли девочек! Они живы!
* * *
У полицейского были добрые глаза, и даже если он осуждал ее за что-то, то виду не подавал. Разговаривая с ним, Мея на время забыла, что лежит под капельницей на больничной койке. Она не привыкла, чтобы ее слушали с таким вниманием, как не привыкла рассказывать о чем-то с самого начала и до конца. Сперва она запиналась, но постепенно неуверенность прошла. Полицейского звали Хассан, и, похоже, его абсолютно не заботило, что время перевалило за полночь. Он вообще ни разу не посмотрел на часы.
Мея рассказала, как они с Силье на поезде ехали в Норрланд, как сидели всю дорогу, а это больше десяти часов, поскольку на спальный вагон у них не хватило средств. Это была их самая длинная поездка за все время, но вовсе не первая. Торбьёрн оказался человеком добрым, хотя от него воняло и он, как оказалось, коллекционировал порнографию. А Силье… Ну, Силье всегда была такой, как была. Не играло никакой роли, куда они переезжали и как долго оставались на новом месте, – она не менялась никогда.
Потом Мея поведала об одиночестве в комнате под крышей, одиночестве, из-за которого убежала в лес. Именно там она познакомилась с Карлом-Юханом, у озера. И бросила курить уже на следующий день. Просто влюбилась в парня с первого взгляда. От него так пахло… его запах действовал на нее одурманивающе. Не только из-за запаха, конечно, а от ощущения, что рядом с ней такой парень, все иное, вроде разговоров о войне и конце света, уходило на второй план. Любовь пагубна, сказала она. Ты не становишься слепым, но упорно не хочешь замечать сигналов опасности. Проговорив это вслух, она подумала: как бы Лелле оценил такое суждение, согласился бы с ней?
Она ответила отрицательно на вопрос Хассана, не любовь ли заставила ее перебраться в Свартшё? Нет, не любовь. Ей просто не хотелось оставаться под одной крышей с Силье, она хотела начать новую жизнь. Всегда мечтала жить в настоящем доме, где в кладовке полно еды, родители не пьют и не ходят постоянно голыми. Везет тем, у кого родители, которых не надо стыдиться. Биргер и Анита, конечно, казались странными со всеми этими разговорами, но она не собиралась разделять их взгляды.
У нее порозовели щеки, когда она рассказывала о большом бункере, построенном для выживания семейства, о том, что находилось в нем. Вспомнила, как горели глаза Биргера, когда он показывал все это добро.
Потом рассказала о Ёране, о царапинах на его лице, помимо прыщей. Сейчас-то она поняла, что далеко не все эти царапины – дело его собственных рук. Она думала, что Карл-Юхан ревнует, не желая оставлять ее наедине с Ёраном, но нет, на самом деле он боялся, что безумный братец причинит ей вред.
– Я, конечно, считала их странными из-за постоянной болтовни о конце света и всем прочем. Но мне не с чем было сравнивать. Я никогда не имела нормальной семьи и могла только радоваться, что они приняли меня к себе.
Хассан кивнул, словно все понял.
Ближе к рассвету, когда у нее уже начал заплетаться язык, он принес кофе и бутерброды, и они мгновенно съели их вдвоем. А потом он рассказал, что Биргер умер, а остальные находятся под арестом. Ханне предстояло отправиться домой, в Арьеплуг, как только врачи дадут на это согласие.
Мея попыталась представить Биргера мертвым, неподвижно лежащим под белым покрывалом. Но не смогла. Никакого сожаления она не испытывала. Подумала только, как Анита справится в тюрьме без своих кастрюль, в которых постоянно требовалось что-то мешать, без теста, из которого она все время что-то пекла. И как все переживет Карл-Юхан, даже мысли не допускавший, что ему когда-нибудь придется покинуть Свартшё?
– Вы нашли дочь Лелле? – спросила она.
Глаза Хассана заблестели, но ему удалось сдержать слезы:
– Да… Мы нашли тело. Оно еще не идентифицировано, но, судя по всему, это Лина.
Мея внезапно почувствовала себя невероятно уставшей. Она подумала о Лелле, о его поникших плечах, о волосах, торчавших в разные стороны. Что с ним будет сейчас, когда худшие опасения подтвердятся? Сможет ли он справиться со своим горем? От этих мыслей в глазах защипало, но она тоже не позволила себе разрыдаться.
– Газетчики захотят пообщаться с тобой, – сказал Хассан, когда они допили кофе. – Но, по-моему, тебе надо наплевать на них. Постарайся хорошо отдохнуть. Ты пережила реальный шок. И, если верить врачам, вы с Ханной получили лошадиную дозу успокоительного.
– Мне стыдно, – призналась Мея. – Мне стыдно, что я жила с этими людьми.
– Не будь слишком строгой к себе. Ты не сделала ничего плохого.
Он стряхнул крошки бутерброда с рубашки и поднялся. Мея испугалась. Ей стало страшно, что она останется одна, того, что будут говорить люди, того, что теперь произойдет. Пожалуй, Хассан заметил это:
– Ты хочешь, чтобы я привез твою маму?
Мея до боли прикусила губу.
– Нет. Но ты можешь позвонить Лелле?
* * *
Останки Лины подняли из могилы и перезахоронили, но он все равно наведывался в то место. Усадьба Свартшё, подобно заброшенному форту, пряталась в лесу. Земли заросли сорной травой, красные стены дома были изрисованы граффити. Животных распродали жителям окрестных деревень, но кислый запах гнилого сена по-прежнему витал над опустевшими постройками.
Лелле курил сигарету за сигаретой и стряхивал пепел где попало. Мея была с ним. Они ехали с опущенными стеклами, и запахи леса вытесняли запах табака. Лелле показывал ей места, где занимался поисками. Они останавливались на площадках для отдыха, чтобы размять ноги и подышать, а когда дождь барабанил по крыше машины, Мея выключала радио. Ей не нравились слишком громкие звуки.
Силье звонила по воскресеньям. У нее была отдельная палата в психушке у озера, где она могла рисовать, сколько душа пожелает. С самолечением пришлось завязать – сейчас она получала нормальную помощь. В конечном счете она научилась обходиться своими силами, и без мужчины, и без Меи. Так она заявила, и Лелле заметил, как поникли плечи девочки. Наверное, от облегчения, поскольку с них упал груз ответственности.
Лину убили. Ёран отнекивался, но его мать и братья подтвердили это. Он задушил ее и оставил гнить в бункере. Узнав о случившемся, Биргер настоял, чтобы ее похоронили. Однако тем все и ограничилось.
