Прошло довольно много времени, прежде чем в темноте появился силуэт. К нему вышла женщина, одетая в застиранный махровый халат и видавшие виды тапочки. Волосы львиной гривой обрамляли лицо, на щеках – потеки туши. Она удивленно приподняла тяжелые веки, увидев его:
– Ты кто?
– Меня зовут Леннарт Густафссон.
Он собирался протянуть ей руку, но увидел, что она держит кисть и палитру. Краски с палитры капали на пол.
– Мы встречались раньше?
Он почувствовал кисловатый запах сигаретного дыма.
– По-моему, нет. Ты, вероятно, Силье? Я учитель твоей дочери в Таллбакской школе.
Ее глаза расширились.
– Что-то случилось с Меей?
– Нет-нет, с ней все в порядке.
– Мея не живет здесь больше. Она переехала.
– Я в курсе. Отчасти поэтому и пришел.
Силье сделала приглашающий жест кистью:
– Входи. И не снимай обувь.
Лелле дышал через рот, пока она вела его в гостиную, где у окна стоял мольберт. У стены – потертый диван с пятнами от красного вина, рядом с диваном низкий столик, заставленный пустыми бокалами, пепельницами и немытыми фарфоровыми чашками. Окно было открыто, несмотря на холод, но даже это не могло перебить зловоние, царившее внутри. Только сейчас он заметил, что под халатом у нее голое тело. Обвисшая грудь и стринги. Смутившись, он опустил взгляд на грязный пол.
– Не выпьешь бокальчик? – спросила Силье, подняв бутылку с вином.
Не дожидаясь ответа, она сделала пару глотков, потом щелкнула зажигалкой. Сигаретный дым сработал как освежитель в затхлом воздухе. Торбьёрна не было ни видно, ни слышно.
– Мея перебралась к своему парню.
– Да, я слышал это.
– Мы пытались вернуть ее, но она словно чокнулась, нам не достучаться до нее.
Сигарета висела в уголке рта, женщина медленно наносила мазки на закрепленный на мольберте холст. Лелле кашлянул.
– А где Торбьёрн?
– Он работает в лесу.
– Чем конкретно он там занимается?
– Я не знаю, но он скоро придет.
Лелле вытянул шею, попытался взглянуть на ее картину.
– Мея рассказывала, что вы переехали сюда летом.
– Да, все правильно.
– И тебе здесь нравится?
Силье перестала рисовать. Из-за черных теней ее глаза выглядели огромными.
– Какая разница? – сказала она. – Порой особо не из чего выбирать.
– А Торбьёрн? Он не обижал вас, я надеюсь? Тебя и Мею?
– Он самый добрый мужчина, которого я когда-либо встречала.
– То есть Мея уехала не из-за него?
Силье в последний раз затянулась сигаретой и сунула тлевший окурок в стоявшую на подоконнике пустую пивную банку. По возрасту мать Меи была еще не старой, но тяжелая жизнь оставила свои следы на ее лице. Нижняя губа дрожала, когда она посмотрела на Лелле.
– Никто не гнал отсюда Мею. Просто Карл-Юхан вскружил ей голову. Мы вдвоем пытались вернуть девчонку домой. Ездили в их чертову дыру и просили: возвращайся, – но она не захотела и слушать.
– Она слишком мала, чтобы переезжать без твоего согласия. Ты обращалась в социальную службу?
Силье фыркнула:
– Они ни разу не сделали ничего хорошего для нас с Меей.
– Я знаю одного полицейского, – сказал Лелле. – У него здорово получается разговаривать с молодежью.
– Я не хочу привлекать никого из властей. Все закончится тем, что они попробуют забрать Мею у меня. А я этого не переживу.
Черные слезы побежали по щекам, кисточка завибрировала в руке. Силье потянулась за вином и сделала большой глоток:
– Мея знает, что я нуждаюсь в ней. Что я не справлюсь сама. Она в конце концов вернется.
Лелле окинул взглядом грязную комнату, посмотрел на стоявшую перед ним едва одетую нетрезвую женщину:
– Может быть, ты хотела сказать, что Мея нуждается в тебе?
Она скривилась, словно от боли:
– Я больна, поэтому мы необходимы друг другу. Мне было столько же лет, как Мее сейчас, когда я ее родила. С тех пор мы были вдвоем против целого мира.
Она резко замолчала, по всему ее телу пробежала дрожь. Лелле стоял в растерянности. Он вспомнил, как Мея сидела на холоде одна, без нормальной одежды. Ему стало не по себе.
– Я понял, что вы много переезжали… По-моему, для Меи сейчас важнее всего стабильность, чувствовать, что у нее есть дом. Настоящий дом.
– Я же говорила, что мы пытались!
– Мой друг из полиции может съездить и поговорить с ней. Просто поговорить. Он не будет писать рапорт…
– Нет, я же сказала. Я не хочу вмешивать полицию! – Силье качнулась и подняла кисточку как оружие. – Я думаю, тебе лучше всего уйти сейчас. Мне нельзя волноваться.
Лелле примирительно поднял руки и вышел на крыльцо. Ноги тяжело двигались по густой траве, и от злости у него гудело в голове. Будь его воля, он бы, наверное, убивал всех родителей, которые не боролись за своих детей, а занимались решением собственных проблем.
Он уже собирался сесть в машину, когда Силье высунула голову наружу и крикнула ему:
– Передай Мее, что я скучаю по ней.
* * *
– Все дело в дыхании. Чтобы стать с оружием единым целым, вы должны дышать в унисон.
Сапоги Биргера скрипели, когда он переминался с ноги на ногу за спиной Меи. Земля была покрыта бурыми листьями. Мея стояла на коленях и чувствовала, как влага просачивается сквозь джинсы. Ружье не хотело лежать спокойно в ее руках – вибрировало под пальцами. Она чувствовала взгляды Биргера и братьев на своем затылке. Парни только что продемонстрировали ей, как надо стрелять. Наделали черных дыр в нарисованной мишени в районе сердца и головы. Показали, как следовало дышать, пока палец обнимал спусковой крючок. По словам Биргера, выстрел приходил из глубины души. Но Мея слишком напрягалась, опасаясь отдачи, легкие и мышцы не хотели подчиняться. Заряд уходил слишком высоко, гораздо выше мишени. И результат получался тем хуже, чем больше она стреляла. Оружие пугало ее.
– Мы палим чуть ли не с пеленок, – с усмешкой сказал Ёран. – Надо просто сохранять терпение, и все получится.
Сам он в этом деле превосходил братьев. Биргер бросал глиняные тарелки вверх, и пули Ёрана разбивали их вдребезги. Он мог занять новую позицию для стрельбы всего за несколько секунд. Мее он и так напоминал хищного зверя, а с ружьем тем более. Она стояла, закрыв уши руками, и смотрела на него, радуясь, что ее обучение на сегодня закончилось.
Биргер обнял ее, от холодных щек пахло порохом.
