В Чикаго-Грейс мама паркуется на стоянке для посетителей и говорит, что подождет меня в машине. Я иду внутрь с чемоданом на прицепе, шагаю решительной походкой человека, который знает, куда идет, потому что уже бывал здесь.
Совсем не тот вид уверенности, какой нужен в коридоре госпиталя.
Вот только палата Алана пуста. Я спрашиваю у дежурного, куда Алана перевели, надеясь, что перемены означают улучшение.
– Так-так, – говорит он, находя имя Алана в компьютере. – Похоже, твой друг в восемнадцатой палате, то есть в педиатрической реанимации. Там до прошлой ночи не хватало мест.
Я следую инструкциям дежурного и попадаю в новую обитель Алана. Она представляет собой точную копию старой: те же приборы, те же запахи, тот же сумрак и т. д. Единственная разница в рисунке на стене – радужный фон с буквами алфавита.
Внутри молча сидят Вэл и ее отец.
– Ной, как ты держишься? – Мистер Роса-Хаас встает, чтобы обнять меня. По нашей последней моде он в той же одежде, которую носит уже не первый день, и у него огромные мешки под глазами.
– Я-то ничего. А вы как? – Он пожимает плечами, не в силах ответить, поэтому я меняю тему: – А где миссис Роса-Хаас?
– Поехала в аэропорт встретить сестру. Я велел ей после этого ехать домой. Душ и отдых, а там поглядим. – Мистер Роса-Хаас показывает на розовый чемодан: – Ты переезжаешь?
– Привез комиксы Алана. Хотел ему немножко почитать.
Мистер Роса-Хаас показывает на радужные стены:
– Детский чемодан для детской комнаты. В самый раз.
Не знаю, пытается ли он пошутить или ему обидно, что Алана перевели сюда, но вид у него слегка шальной, да и понятно.
– Вы не против, если я побуду с ним несколько минут наедине?
Вэл, которая не сказала ни слова с моего прихода и даже не смотрит мне в глаза, что меня на сто процентов устраивает, сразу реагирует:
– Мы все равно собирались позавтракать, правда, папа?
Мистер Роса-Хаас улыбается:
– Как раз вовремя.
Когда они уходят, я подтягиваю стул поближе к кровати Алана, вынимаю телефон и ставлю Space Oddity на повтор. Потом я открываю чемодан Пенни, и оттуда появляется Фалафель Печального Образа. Я не знал, как он перенесет поездку, но пес уже настолько погрузился в деменцию, что ему все до лампочки, и надо признать, даже приятно, что старикан снова стал прежним. Я устраиваю пса на коленях, где он может и дальше прикидываться ветошью.
– Ну вот, – говорю я. Склонив голову, я ласково треплю Флаффи по загривку и только потом смотрю на Алана: – Привет. Пока ты ничего не сказал, да, я в курсе, что это наш худший Дин и Карло. Но есть и хорошие новости. Я договорился в столовой, и они согласны резать для тебя пиццу прямоугольниками. Есть к чему стремиться. Да, кстати. Как только очнешься, мы начнем брать уроки плетения корзин, а потом устроим ужин у костра, и непременно с чугунными котелками, потому что хватит уже болтовни. Пора браться за дело и приступать к исполнению мечты…
Кажется глупым разговаривать с тем, кто наверняка тебя не слышит, но сегодня утром я проснулся с одной мыслью, и пусть она выглядела безумной, мне не удалось выкинуть ее из головы.
– Кстати, о снах. – Я наклоняюсь поближе и понижаю голос: – Я видел тебя во сне. Ты был весь мокрый, стоял в углу. И еще там была собака. – Я смотрю на Флаффи. – Собака, которая пыталась залаять, но не могла.
Теперь надо набрать воздуха, как будто я собираюсь нырнуть, взглянуть вверх, выпрямиться и прыгнуть.
– Не знаю, где ты сейчас и слышишь ли меня, но я хочу рассказать тебе историю, если ты не против…
Совсем как моя мама вечерами, я вполголоса рассказываю историю, сидя на краю кровати, – историю о мальчике, который боялся остаться один, который не хотел перемен, который подвел своих друзей.
– И вот однажды этот парень пошел на вечеринку… – говорю я, и рассказываю Алану «Краткую историю» моего стертого времени, а когда заканчиваю, я целую его неподвижную руку, и конечно же в моем сне был Алан: пока я находился под гипнозом, он тоже отсутствовал.
– Я ужасно виноват, – говорю я и теперь уже начинаю плакать, и слезы капают на Алана. – Прости, что меня не было рядом…
Оцепенение предыдущих дней начинает уходить, но реальность, которую я теперь вижу, еще хуже.
– Слушай, Алан. Это твоя песня, так ведь? – Я прибавляю громкость, и Боуи поет про майора Тома, дрейфующего в пустоте на совершенно особый манер. – Я сумел очнуться, и ты тоже сумеешь. – Мне необходимо верить, что все случилось ради этой минуты, что сон прошлой ночи и все предыдущие события ближе не к галлюцинации, а к предвидению. – Пожалуйста, выйди из пещеры. – И мне необходимо верить, что приходит такой момент, когда отступаешь назад и видишь цель и замысел в том, что прежде казалось случайным и беспорядочным. – Теперь всё на местах, Алан. Как в том сне. Слушай, – говорю я, когда в песне начинается припев. – Ты слышишь меня? – спрашиваю я вместе с песней, и палата вокруг нас оживает, алфавит на радужных стенах оттаивает, сияющие буквы кружатся, перемешиваются, и осколки моего стертого времени сходятся воедино прямо у меня перед носом. – Ты не один, Алан.
Флафф пытается залаять, но не может.
93. лабиринт
– Неужели ты и правда притащил его в больницу в чемодане? – поражается мама.
Флаффи на заднем сиденье то ли спит, то ли уже издох. Если честно, я заподозрю неладное, только если его храп перестанет заглушать рычание доисторического мотора «лендровера».
– Вообще-то, он отлично справился.
– Напомни, зачем ты его вообще взял с собой?
– Это длинная история.
– Ничего, поездка тоже не короткая.
– А далеко мы едем?
– Увидишь, – говорит мама заговорщическим тоном, но когда она выезжает на шоссе, навигатор на телефоне объявляет: «Маршрут построен. Начинаем движение… в Джаспер, Индиана» – и предлагает ей повернуть направо через пару сотен миль.
Мама свирепо смотрит на телефон, как на разумное и в то же время непослушное существо.
– Индиана? – спрашиваю я.
– И что?
– А вдруг Алан придет в сознание? Или вдруг… ну я не знаю… что-нибудь случится? А я за сотни миль от него?
– Во-первых, ничего не случится. А во-вторых, когда он придет в себя, ты все равно не сможешь с ним сразу увидеться.
– Мам.
– Мы уже в пути, Ной. Все ради тебя. Поздно менять решение. И мы довольно скоро вернемся.
Я отворачиваюсь к окну и смотрю, как, расплываясь от скорости, проносятся мимо деревья.
