«А вдруг…»
84. Пидмонт
Туман густой, как похлебка; я бреду через город-призрак, представляя себе, что Айвертон передвинули на вершину горы (но это же глупость – нельзя передвинуть целый город), и вот я уже на той улице, где мне совсем не хочется находиться, а теперь я у него во дворе. Луна большая и яркая и похожа на черно-белое фото арбуза.
– Луна похожа на арбуз, – говорю я, но никто не слушает.
– Знаешь, кого я встретил в пещере? – спрашивает Курт, качаясь в кресле и затягиваясь сигарой.
Эйбрахам Пэриш что-то говорит, но я не разбираю слов.
– Где ваш пес? – спрашиваю я у Курта. – Потерялся?
Старик смотрит на меня и указывает на свою дверь рядом с домом Лавлоков:
– Он зашел внутрь. Старый арбуз светит сегодня слишком ярко.
Я на крыльце Лавлоков и собираюсь открыть дверь, как вдруг кто-то кладет мне руку на плечо.
– Осторожнее там, – говорит Эйбрахам Пэриш. – Тьма сгущается.
Я обнимаю его и ступаю внутрь, с факелом в руке иду на голос Боуи в глубину пещеры. Влага конденсируется на искривленных стенах и потолках, капает вниз, шлепается на каменный пол в такт песне, Боуи ведет обратный отсчет до старта. Пламя факела вспыхивает, потом на секунду гаснет, чтобы загореться еще ярче, и вот уже буквы стекают по стенам пещеры, как смола по стволу дерева, собираясь в лужи на полу, прежде чем объединиться в надпись, на этот раз совершенно новую: «На особый манер».
– Не беспокойся из-за вазы.
Здесь еще кто-то есть. Я не видел его раньше, но он в дальнем углу. Я вижу только спину, а лицо, наверное, почти касается стены пещеры. Он промок с головы до ног, вода капает с волос, рук и одежды прямо на пол пещеры, где капли множатся и сливаются вместе, множатся и сливаются.
– Алан.
Мой лучший друг поворачивается, впервые оказываясь лицом ко мне. Он ничего не говорит, только губы синхронно с Боуи повторяют текст Space Oddity, его любимой песни.
Я забираюсь в кровать, прячусь в свежих простынях и пухлых подушках, здесь можно уснуть навсегда. У кровати беззвучно лает лабрадор Эйбрахам, и я, закрывая глаза, думаю, как потрясающе странно, что все заканчивается сейчас именно так, как началось 26 000 лет назад: мальчик и собака в освещенной факелом пещере.
85. Оракул
– Черт! – говорит голос. – Нет, нет! – А потом снова: – Черт!
Что-то давит мне на лицо, сжимая голову, как апельсин в прессе, горло у меня пересохло, и все тело болит, будто я бежал целый день, а голос продолжает чертыхаться, и слышится стук клавиатуры. Я тянусь рукой к голове, чтобы высвободить ее, что бы на нее ни давило, оно теплое на ощупь, но, не успеваю я от него избавиться, как что-то катится по полу и голос говорит совсем близко:
– Погоди-ка.
Я чувствую, как пара рук шарит у меня под затылком, легкий щелчок, и тяжесть исчезает. Яркий свет в комнате поначалу ослепляет, но когда глаза привыкают, я понимаю, что тут светло только по сравнению с тем местом, где я был раньше.
Потолок – первое, что я вижу.
Потом надо мной наклоняется лицо.
– Эй! – Глаза у Ротора красные и безумные, в голосе слышится напряжение, будто он готов сорваться с катушек.
Я пытаюсь что-то сказать, но получается только кашель.
– Не торопись. Сейчас я вернусь.
Он исчезает, снова катящийся звук, а потом я слышу, как Ротор выходит из комнаты. На руки и ноги давит тяжесть, но я не могу посмотреть, что там, не могу даже повернуть голову. Фоном играет музыка, концовка Space Oddity Боуи.
Что за хрень?
– У тебя сейчас, наверное, неслабо болит голова.
Опять что-то катится, теперь я опознаю звук: кресло на колесиках едет по деревянному полу. Надо мной нависает лицо Ротора.
– Кроме того, аппарат мог вызвать временный паралич, но беспокоиться не о чем. Я принес аспирин. И воду.
Ротор подхватывает меня под руки и усаживает вертикально, так что я опираюсь на изголовье кровати, и дает мне таблетку и воду.
Впервые с той злополучной ночи у меня есть возможность оглядеть его комнату.
Стол все еще завален учебниками и кучами бумаг, рядом коробка печенья «Поп-тартс» с корицей и тростниковым сахаром, пустые пакетики от «Читос», не меньше дюжины смятых банок из-под «Маунтин-дью». Гудит ноутбук, на экране ритмически вспыхивают разнообразные окошки с графиками и длинными цепочками нечитаемых цифр; рядом с компьютером лежат очки-бинокль, которые Ротор как-то называл, но уже не помню как.
– Не дергайся, – говорит он мне, наклоняясь, чтобы высвободить мои ноги из некоего подобия лыжных ботинок.
Он ставит мои ступни на пол, отстегивает мне перчатку сначала на левой руке, потом на правой.
– Поскольку речь и подвижность у тебя сейчас ограничены, давай сначала буду говорить я, ладно? Однако должен тебя предупредить, Ной, – Ротор наклоняется вперед, подкатывая свое кресло прямо к краю кровати, – ты наверняка взбесишься. Взбесишься не на шутку. Но уясни прямо сейчас: я не собираюсь извиняться. Ни сейчас, ни в будущем. Понял?
Я плачу – не знаю, с какого момента, но знаю почему: я ему верю.
Ротор отъезжает обратно к компьютеру, сворачивает все окошки и открывает Ютуб:
– Начнем отсюда.
Видео открывается заставкой, которая большими буквами сообщает: «МОДИФИКАЦИЯ СРЕДЫ, ЭКСПЕРИМЕНТ Ф». На экране появляется крыса в клетке. Клетка странно обставлена: в одном углу миниатюрная статуя Свободы в тунике и голубом берете, в другом – обычный белый бейсбольный мяч под стеклянным колпаком; пол покрывают опилки зеленого цвета. Маленький телевизор, придвинутый к клетке, показывает мультфильм «Том и Джерри». Крыса крутится в колесе, когда закадровый голос с австралийским акцентом говорит: «Познакомьтесь, это Герман. Герману два года, он живет в этой клетке всю жизнь. С самого его рождения жилье содержалось в идеальном порядке, предметы не менялись и стояли на своих местах». Голос объясняет, что колесо в клетке Германа присоединено к устройству, которое выпускает порцию освежителя воздуха с ароматом кокоса на каждом десятом обороте, и что серия «Тома и Джерри» безостановочно крутится на повторе все два года. Следующие кадры показывают, как Герман ест, пьет из бутылочки, прицепленной к стенке клетки, мирно спит. «Это клетка А, – говорит голос. – Клетка А является домом Германа, единственным местом, которое он знает». Теперь видео показывает другую клетку со сходной обстановкой, но небольшими вариациями: статуя Свободы в этой клетке одета в тогу и зеленый берет; в противоположном углу тоже есть теннисный мяч под стеклянным колпаком, но деревянные опилки здесь темно-синие. «Это клетка Б», – поясняет закадровый голос и потом отмечает разницу между двумя клетками, в том числе сосновый аромат, испускаемый на каждом пятом обороте колеса, а также повторяющуюся серию «Хитрого Койота и Дорожного Бегуна» на телеэкране. «Давайте посмотрим, что произойдет с Германом, когда он окажется в новом доме», – предлагает голос. Рука в перчатке медленно опускает извивающегося Германа в клетку Б. Крыса начинает носиться из угла в угол, разбрасывая опилки и взбегая на стены. Голос объясняет, что Германа оставили в клетке Б на три часа: «Он так и не успокоился».
