– Ной!
– Да, мистер Элам?
– Спасибо тебе.
С верхних ступенек лестницы я вижу на снегу белый отблеск солнца, отраженного окном вестибюля, мне грустно и хорошо, и я говорю:
– Все наладится. – А потом смотрю старику в глаза и уверенно повторяю: – Все наладится, мистер Элам. Увидимся завтра.
Я спускаюсь, коротко обнимаю мисс Амброзию на прощание и вспоминаю ее слова про мистера Элама: он считает, будто ему не за что быть благодарным, – и надо попытаться ему показать, что он ошибается.
– Начало хорошее, – бормочу я и выбегаю за дверь, на холод, думая, как я благодарен, что нашел это место, хоть и не знал, куда иду, пока здесь не оказался.
66. Моби Дик отстой
В машине по пути домой я замечаю сумку Сары с нашивкой про Мелвилла и вспоминаю нашу случайную встречу в библиотеке на Хеллоуин. Сам не знаю зачем – ведь ответ мне уже известен, – я спрашиваю у Сары, какую книжку она тогда взяла.
– Я слышала, что коллекционное издание книги «Это не мемуары» отличается от обычных, там есть бонусные материалы, – отвечает она. – А что?
– Ничего, – говорю я, – просто так спросил.
Но на самом деле очень даже чего и спросил я не просто так, ведь не зря библиотекарь мне тогда сказал, что этой книжкой годами никто не интересовался, и когда я вдумываюсь, насколько своевременно все произошло – Сара оказалась в библиотеке в тот самый день в то самое время, она уронила на пол бумажку, я увидел ее и подобрал, – вероятность совпадения кажется мне минимальной.
67. один или одинок
– Будьте любезны, передайте, пожалуйста, сладкую картошку.
Моя сестра, наверное, единственный двенадцатилетний ребенок, произносящий эти шесть слов в таком порядке.
– Однозначно, – говорит дядя Орвилл, передавая огромное блюдо со сладкой картошкой папиного приготовления. – Держи, тигра.
Пенни косится на меня, я отвечаю ей нашим фирменным «Оукмен-взглядом» – особым движением глаз, зарезервированным для тех случаев, когда дядя Орвилл называет нас одним из своих прозвищ. Она видит мой маневр и отворачивается. Отсюда я делаю вывод, что сестра все еще со мной не разговаривает. Ни слова с момента инцидента на парковке в Чикаго во вторник ночью.
Пенни принимает блюдо из рук дяди Орвилла:
– Спасибо, Фред, дорогуша.
Дядя Орвилл вопросительно поднимает бровь и оглядывает сидящих за столом:
– Что еще за Фред?
Я глотаю порцию неизбежного отцовского веганского соуса:
– Это ты.
Пенни говорит: «Да, дорогуша», и дядя Орвилл говорит: «А, ну ладно тогда», после чего мама начинает рассказывать всему столу про то, как Пенни помешалась на «Завтраке у Тиффани», пока ее наконец не перебивает моя трехлетняя кузина Хана: она решила, что сейчас идеальный момент для опроса на тему «кто победит в битве тигровой акулы и гориллы», и тогда ее младший брат Эли смахивает свой ужин прямиком на пол с высоты детского стульчика, тычет вниз пальцем и издает крик птеродактиля, будто не он сам только что уронил еду, и все это время дядя Орвилл озадачен, почему он Фред, а папа хлопает себя по лбу, потому что «недомассировал» осенний салат из кудрявой капусты, и… о, эта причудливая какофония застолья на День благодарения, песнь изящества и тонкостей.
В какофонии также участвуют сестра папы тетя Бекки и ее муж дядя Адам, чьи совместные усилия произвели на свет Ханну и Эли; Джасмин, приемная сестра мамы и дяди Орвилла, значительно младше их, студентка Чикагского университета (из-за относительно близкого возраста и очаровательного налета учености – она свободно употребляет слова вроде «мизансцена», «паралепсис» или «петрикор» – мне слегка неловко называть ее тетей), и ее новая спутница Ноэль.
– По сути это задумчивый спорт, – говорит дядя Орвилл.
Папа лукаво улыбается:
– А разве прыжки с парашютом считаются спортом?
Дядя Орвилл посылает ему взгляд, каким, должно быть, окидывает самолеты в на приколе.
Хотя дядя Орвилл – мамин брат, они с папой ведут себя так, будто выросли вместе: хорошо знают, на какие кнопочки друг у друга нажимать. Вот и сейчас, когда отец спрашивает Орвилла о «нюансах стратегии» прыжка из самолета, а тот просит у него рецепт «изысканной» чечевично-свекольной запеканки, я задумываюсь над семейными механизмами.
Сегодня утром мистер Элам появился вовремя, наша прогулка началась с фирменного «Чего застрял?» и закончилась на крылечке гостиницы. На мой вопрос про Найки – нравится ли мистеру Эламу кошка? – я получил в ответ всего-навсего короткий кивок и не удержался от легкого разочарования: меня расстроила не только сдержанная реакция старика, но и собственная наивная вера, будто кошка пробьет брешь в одиночестве мистера Элама. И опять я вспомнил наш уговор с Амброзией: «Начало хорошее».
Сейчас у нас за столом десять человек, девять из которых приходятся друг другу родней, и хотя кое-кто из них, бывает, доводит меня до белого каления, не могу отрицать, что они внушают мне чувство уверенности. Которое, насколько я могу судить, и является главной ценностью семьи: если с одним из нас что-нибудь случится, никто не останется в стороне.
Это контракт, подписанный кровью при рождении: «Согласен ли ты, крохотный младенец, который ничего не знает, принять этих совершенно случайных людей в постоянные спутники жизни отныне и во веки веков?» Мы ставим подпись над пунктирной линией, причем весьма охотно, поскольку первым делом нам гарантируют, что мы не останемся в одиночестве.
Но вот какая штука: мистер Элам тоже подписывал контракт, а потом его семья погибла из-за уставшего водителя грузовика. Только и всего. Такая малость.
«Такая малость», – думаю я, оглядывая сидящих за столом.
– А я попробую, – говорит Ноэль.
Дядя Орвилл одобрительно кивает и демонстративно аплодирует.
Тетя Бекки сомневается:
– Наверное, я просто чего-то недопонимаю.
– Чего именно? – уточняет дядя Орвилл. – Полного восторга или незабываемых впечатлений?
– Ну… – Тетя Бекки оглядывается в поисках поддержки. Не получив ее, она снова смотрит на дядю Орвилла: – Там ведь надо выпрыгивать из самолета?
Папа щелкает пальцами, кивая сестре:
– Вот! Риск элементарно не соответствует вознаграждению. Малейшие неполадки с тросом, и конец. Какой-нибудь парень на парашютной фабрике забудет принять таблетку кофеина…
