Я совершенно забыл, что он был рядом, когда я нашел исчезающую женщину, и это, видимо, читается у меня на лице.
– То есть ты думал, я не замечаю, что ты постоянно его смотришь?
Я встаю и задаюсь вопросом: что будет, если участники общей истории перестанут ее признавать?
– Мне пора, – говорю я, без лишних слов выхожу из кафетерия и добираюсь через парковку к машине, а по пути думаю только о загипнотизированной женщине с круизного лайнера, которая превратилась в марионетку, о выражении ее лица, не менявшемся день ото дня, о пустом взгляде, которым она обшаривала палубу. Не знаю, что тут творится, но если у меня к рукам и ногам привязаны веревочки – я знаю, кто их привязал.
32. Сара, досадно короткий разговор
– Ной-без-«р», а я ведь гадала, увижу ли тебя снова.
– Ага, я тоже. В смысле, увижу ли тебя. Себя-то я каждый день вижу.
– Слава богу. Ты и по трезвости такой же прикольный.
– Прости, неловко вышло. Обычно я не пью.
– Постой, так ты действительно заехал на нашу дорожку задом, когда парковался?
– Хм… да. Вот такой уж я.
– Очень предусмотрительно. Тебе точно шестнадцать лет, а не пятьдесят?
– Ну хватит уже.
– Хочешь жареного сыра? Сегодня день жареного сыра.
– День жареного сыра?
– Ага. Мы наверняка единственные школьники на домашнем обучении, у которых меню составлено на месяц вперед.
– Вообще-то, спасибо, но мне бы нужно перекинуться парой слов с твоим братом.
– А… Ясно. Зайдешь?
– Спасибо, я лучше тут подожду.
33. Ротор, другой разговор
– Чем обязан?
– Можешь выйти на минутку?
– Выйти? Что, хочешь подраться?
– Я не собираюсь драться.
– Значит, звонить по пять раз на дню уже мало, надо завалиться ко мне домой?
– Ладно, слушай. Что бы ты ни сделал тогда, я уже не злюсь. Просто верни все назад. Вылечи меня или типа того.
– Но я ничего не делал.
– Ротор, я серьезно. У меня с головой полная хрень.
– В каком смысле?
– Все вокруг… изменились.
– Ха!
– Что?
– Ты уж извини, чувак, но ты ведь вроде именно к этому и стремился.
– Не смешно.
– А я и не говорю, что смешно.
– Мне снятся сны, Ротор, странные сны чуть не каждую ночь. А теперь еще и лучшие друзья уезжают. А у мамы появился странный шрам на лице, и я просто… Я не могу… не могу дышать.
– Ладно, Ной, успокойся. Короче, смотри. Раскрою все карты. Я пытался тебя загипнотизировать. Минута-другая, и у меня получилось бы, но едва ты сообразил, к чему идет дело, как сразу свалил.
– Врешь.
– Не вру. Если не хочешь зайти и закончить начатое, то…
– Ни в коем случае.
– Тогда и ладно. У меня жареный сыр стынет. И еще, Ной…
– Что?
– Знаю, у тебя есть друзья, и я не вхожу в их число. Может, вместо того чтобы каждый день звонить мне, попробуй позвонить кому-нибудь из них.
34. ваза
Я: Дин и Карло. У вас. Срочно.
Я отправляю текст, еще не вырулив от Ротора, и, к чести Алана, он отвечает немедленно: «Сейчас буду», хотя ему придется прогулять урок, а скорее всего, и практику тоже.
– Хорошая была пицца сегодня, – говорит Алан, – супер-прямоугольная.
Теперь мы в его комнате. Фоном идет «Матрица», и, хотя мы почти не смотрим, кино подходящим образом сопровождает нашу беседу. Я сижу у него на кровати в ногах, а он в головах, и мы глядим прямо в глаза друг другу. Принцип такой: мы разговариваем. Честно и откровенно. Идея возникла у нас в прошлом году, когда нашему классу полагалось читать «В дороге» Джека Керуака, но некоторые родители прознали о задании и наложили на него вето. Они заявили, что книга не подходит нам по возрасту, и добились ее исключения из школьной программы. Фокус в том, что изначально мы и не собирались читать книгу, но в итоге оказалось, что запрет – лучший способ заставить детей заинтересоваться. Не прошло и нескольких дней, как коридоры наполнились школьниками, уткнувшими носы в Керуака.
Мы с Аланом читали вместе. У него родилась идея «сделать все по правилам», как в литературном кружке, и мы так и поступили. Выписывали цитаты, пекли кексики, обсуждали хаотичные мысли и общий динамичный тон книги. И только ближе к концу мы оба признали, что книга нам не очень-то и понравилась.
За исключением одной сцены.
Той, где два главных героя, Дин и Карло, сидят на кровати и разговаривают ночь напролет – просто разговаривают, откровенно и прямо, обо всем и о чем попало, лишь бы честно.
– Пицца была что надо, – отвечаю я. – Но почему непременно прямоугольная?
– Так вкуснее.
– По-моему, ты единственный, кто так считает.
– В нынешние времена меня не понимают.
– Тебя не понимают в любые времена, Алан.
– Тут ты прав.
Мы не шепчемся, но близко к тому, очень умиротворенное состояние, почти медитативное, – такова наша общая интерпретация аналогичной сцены у Керуака.
– Ты не обязан говорить так тихо, – замечает Алан.
Клянусь, иногда он читает мои мысли.
– Тихий разговор – это наша общая интерпретация.
– А…
– Кроме того, ты тоже говоришь тихо.
– Ладно.
– Ладно.
– Хватит говорить «ладно».
– А мне нравится говорить «ладно».
– Ладно.
На заднем плане Нео в первый раз встречается с Оракулом. Она просит его не беспокоиться из-за вазы, он спрашивает: «Какой вазы?» – и тут же сшибает вазу, которая вдребезги разбивается об пол.
– Ладно, блиц, – предлагаю я. – Не думай, отвечай сразу.
– Поехали.
– Одно событие нынешнего дня, которое тебя порадовало.
