Введенский пощупал пульс – замедленный. Лицо бледное, губы посинели, зрачки сужены.
– Я за врачом, – сказал директор ДК и побежал к выходу.
На сцену примчались Охримчук и Колесов: с запасного выхода они услышали звук падающего тела.
– Что случилось? – крикнул Охримчук.
Введенский молча показал на лежащего Крамера. Охримчук бросился к нему, непонимающе уставился сначала на Крамера, а потом на Введенского.
Введенский похлопал Крамера ладонью по щекам – тот в ответ медленно покачал головой.
– Нашатырь! Есть у кого нашатырь? – крикнул Введенский.
Красноармеец скинул вещмешок, размотал, стал рыться в нём.
– Быстрее!
– Вот, вот… – красноармеец достал пузырёк и дал его Введенскому.
Он отвинтил крышку, положил ладонь под затылок Крамера, приподнял голову, сунул пузырёк под нос.
Крамер недовольно поморщился, замотал головой. Его взгляд стал осмысленнее, зрачки расширились.
Введенский снова похлопал его по щекам, схватил со стола недопитый стакан воды, брызнул ему в лицо.
Крамер опять замотал головой и простонал, а потом уставился широко раскрытыми глазами на Введенского.
– Он здесь, – заговорил Крамер быстро, но тихим и слабым голосом.
– Что? – переспросил Введенский.
– Он здесь, – повторил Крамер. – Но это не он. Это ты.
– Вы потеряли сознание, – сказал Охримчук. – Всё в порядке, тут все свои.
– Нет. – Крамер опять быстро замотал головой, не отрывая взгляда от Введенского. – Это ты.
– Скоро придёт врач, – сказал Введенский. – Вам станет лучше.
Крамер вдруг криво улыбнулся одним уголком рта, обнажив зубы.
– Это ты, да, это ты. Это теперь ты.
– Принесите кто-нибудь ещё воды! – крикнул Введенский.
– Сейчас, сейчас… – Красноармеец уже отстёгивал от ремня флягу с водой.
Введенский приложил флягу к губам Крамера, тот прикрыл глаза и начал жадно пить.
Со стороны входа раздался громкий топот сапог. Наверное, привели врача, подумал Введенский.
Но это был не врач. Через весь зал к сцене бежал, задыхаясь, молодой милиционер в белой гимнастёрке, с раскрасневшимся лицом. Введенский понял: это один из тех парней, которых они с Охримчуком поставили дежурить в отделении на время лекции.
Не добежав до сцены, милиционер остановился, чтобы отдышаться, стянул с головы фуражку и на одном дыхании выпалил:
– Взяли!
Введенский быстро вскочил на ноги.
– Что?
– Взяли, – повторил милиционер. – Только что. Минут пять назад. Взяли, и я сразу к вам…
– Как взяли? – Введенский оторопел и совершенно не понимал, что происходит.
– Пойдёмте скорее!
Введенский кивнул Охримчуку. Тот тоже встал на ноги.
– Пойдёмте вместе, – сказал Введенский. – Колесов с нами. Остальные, ждите врача, умоляю вас. Пошли, пошли!
Вчетвером – Введенский, Охримчук, Колесов и милиционер – они быстрым шагом пошли к выходу.
– Это ты, – слабо пробормотал вслед Крамер и опять рассмеялся.
Они вышли в сквер и быстро зашагали в сторону переулка, который выходил на главный сквер.
– Как вы его взяли? – спросил Введенский, не сбавляя шаг.
– Он сам пришёл. – Милиционер так и не мог отдышаться. – Сам пришёл в отделение.
– Сам? – Охримчук недоверчиво повёл бровью.
Милиционер закивал и зашагал ещё быстрее.
– Мы его сразу в наручники и в камеру. А он плачет, просится домой… Одежда, внешность – всё совпадает. Документов никаких. В кармане нашли финский нож.
– Плачет?
Милиционер кивнул.
Введенский ускорил шаг вслед за ним. Он ничего не понимал.
Человек сидел на скамье за решёткой, на руках его блестели наручники. Высокий, белобрысый, с сильно загорелым лицом и квадратной челюстью, в потасканной чёрной рубашке и грязных военных штанах.
Увидев Введенского, он поднял лицо. В глазах блестели слёзы.
– Пожалуйста! – закричал он. – Мне очень надо домой, я… я не понимаю как…
– Молчать! – рявкнул Введенский и сам удивился своему голосу. – Снимите с него отпечатки пальцев.
– Я ничего не понимаю, – сказал белобрысый и снова заплакал.
Дверь камеры открыли, белобрысого потащили к столу, чтобы снять отпечатки. Охримчук уже приготовил чёрную краску и бумагу.
Когда пальцы белобрысого прикладывали к чёрной краске, а потом к бумаге, он дрожал, всхлипывал и с надеждой смотрел на Введенского.
Сняв отпечатки, Охримчук быстро выдвинул ящик стола, достал папку с делом, нашёл бумагу с отпечатками, взятыми с места убийства, положил рядом два листа, взял в руки лупу.
– Дайте гляну, – с нетерпением сказал Введенский, заглядывая через плечо Охримчука.
Все отпечатки совпадали.
Охримчук и Введенский переглянулись, посмотрели на белобрысого. Тот по-прежнему дрожал, всхлипывал и осматривался по сторонам.
– Всё, урод, – холодно сказал Введенский, глядя в глаза белобрысого. – Ты приехал. Сюда-то зачем припёрся? Совсем страх потерял?
– Я хотел, чтобы мне помогли, – тихо сказал белобрысый. – Помогите, пожалуйста.
Придуривается, подумал Введенский.
– Я хочу допросить его, – сказал он Охримчуку. – С глазу на глаз, в комнате для допросов.
Охримчук кивнул.
– Ваше право. Поговорите с ним. Потом я. Отведите.
Двое милиционеров подняли белобрысого со стула, повели в коридор. Тот задрожал ещё сильнее и стал в панике оглядываться.
Введенский шёл следом.
Вот он.
Высокий, светловолосый, с жилистыми руками и почерневшими ногтями. Сапоги разошлись сзади по шву, и можно было услышать, как хлюпает в них грязь при ходьбе. Выгоревшие волосы засалились и спутались, напоминая солому. Неровная щетина, дрожащие губы, совершенно обезумевший взгляд.
Введенский не верил своей удаче. Добыча пришла сама.
Надо только понять почему.
В тёмной комнате для допросов Введенский включил лампу, которую уже заранее направили на стул для задержанного. Белобрысого силой усадили. Введенский сел напротив, вытащил из кармана пистолет, положил его на стол, не выпуская из руки. Постучал стволом по столу.
Их оставили наедине, дверь закрылась.
Введенский молчал. Он не мог перестать смотреть.
По щекам задержанного текли слёзы.
