Я не знаю, что случилось с ней, почему она поддалась этому безумию, охватившему погибающую Империю. Я нашла у неё в сумке металлическую пятиконечную звезду – наш древний полузабытый символ смерти, о котором вновь вспомнили в эти гибельные дни. Где она раздобыла её? Неужели украла из музея при императорском храме?
Но эти безумцы не знают, что звезда – символ не только гибели, но возрождения и преобразования. Ведь смерти нет, а есть превращение.
Превращение в звёздную пыль, из которой мы все родились.
Я похоронила отца, соседа и служанку на восходе Второго Солнца, под высоким оранжевым деревом, возле которого мы ночевали.
Я осталась одна.
Я не знаю, какие чувства сейчас испытываю. Больно ли мне? Нет. Страшно ли мне? Нет. Мне спокойно, и я очень боюсь этого спокойствия. Зато теперь я знаю, что сделаю, когда доберусь до Города Белой Башни.
Служанка, сама того не зная, дала мне понять, что делать дальше.
Со мной звезда. Древние верили, что звезда – это сердце Бога. Не одного из тех богов, в которых мы верим сейчас, и даже не из тех древних полузабытых богов, в которых верили тысячу лет назад. Это было намного раньше, когда Бог был один, и он был – всё вокруг.
И наша красная звезда, наше палящее солнце было его сердцем.
Оно дарило нам жизнь, и оно же убивало, когда грозные вспышки озаряли наш мир разноцветным сиянием.
Оно согревало нас, и оно же выжигало глаза одиноким путешественникам, заблудившимся в пустыне.
Поэтому древние делали эти пятиконечные звезды из вечного металла и поклонялись им.
Пишут, будто они так хоронили своих мертвецов: вырезали у покойника сердце и бросали его в море, а вместо сердца вставляли в грудь металлическую звезду и после этого погребали тело в курганах. Они делали так, чтобы мёртвый стал подобием бога, а море навсегда запомнило его сердце.
Покойник становился подобием Бога и вместе с тем – частью этого моря. Он оставался неразрывно связан с ним в своём богоподобном посмертии.
Так делали наши предки.
Сколько же сердец покоится в этом море? Сколько смертей оно помнит?
Говорят, будто в этом море покоится столько сердец, что когда-нибудь оно само станет живым, воплотив в себе все мысли и предсмертные муки сотен тысяч мертвецов. Так до сих пор говорят полоумные старики, которые знают старые легенды.
Я поступлю иначе.
Я брошусь в море с обрыва, прижимая звезду к своему сердцу.
Тогда я сама стану этим морем.
И сотни тысяч сердец будут этим морем вместе со мной».
Поплавский выруливал на КАД, вспоминал и улыбался. Он знал всё это раньше. Он слышал это много лет назад. Теперь его догадки подтвердились.
Он знал, куда ему ехать.
* * *
Волочаевка, Ленинградская область
1 января 2018 года
00:01
– С Новым годом!
– С Новым годом!
– С Новым годом!
Звонко встретились бокалы в сверкающей пене, заиграл гимн в телевизоре.
Хромов улыбнулся Тане и Яне, пригубил шампанское из бокала, распробовал, опять улыбнулся, допил до конца.
– Вот и встретили, – сказал он. – Я уж боялся, что не успею.
Он действительно мог не успеть. Машина попала в пробку на выезде из города, и в Волочаевку он добрался только в 20 часов.
Ему повезло с компанией: два улыбчивых полицейских заинтересовались его работой и с радостью расспрашивали о буднях психбольницы. Он рассказывал самые смешные истории, которые пришли на ум: и про безумных стариков, которых облучали соседи, и про человека, который думал, что он резиновая утка, и про того парня, чей мозг поедали рыбы.
Добравшись до Волочаевки, он отзвонился Колесову и поблагодарил за помощь. Это было действительно важно: запросто мог и к чертям послать. Следователь оказался приятнее и добрее, чем принято думать о людях в погонах. Впрочем, это стало понятно, ещё когда Хромов увидел в кабинете фотографию погибшего на войне деда.
– Пока мы ждали тебя, я думала, что бы с тобой такого сделать, – язвительно сказала Таня, допивая шампанское. – Я предлагала привязать тебя к дереву и оставить тут до весны.
Когда он приехал, к Новому году всё уже приготовили: салат нарезан, курица запекалась в духовке, ёлка украшена, а на её вершине сияла звезда.
– Я знал, что ты изобретательна, – рассмеялся Хромов. – Яна, а тебе как эта идея?
– Слишком жестоко, – ответила Яна, поставив бокал на стол. – Я бы просто покусала.
– А потом привязать к дереву, – продолжила Таня. – Но что уж там, ты приехал. Разлей ещё шампанского.
На столе с белоснежной скатертью – миска оливье, овощной салат, запечённая курица, бутерброды с красной икрой, несколько бутылок шампанского и водка. В доме стоял полумрак. Комнату освещал только экран телевизора, разноцветные огоньки настенных гирлянд и свечи, много свечей. Они любили свечи.
А за окном – темнота и зима.
Никаких фейерверков, никаких криков. Именно так и надо встречать Новый год – в волшебной и уютной тишине.
Разливая шампанское по бокалам, Хромов смотрел, как пляшут по стене игривые тени в цветных кляксах от лампочек и свечей. Это умиротворяло.
Наконец-то праздник. Никакой работы. Никаких забот. Никаких психов. Никаких следователей.
По телевизору начался «Голубой огонёк». Выступала София Ротару.
– Пап, серьёзно тебе говорю – пройдёт каких-нибудь несколько лет, и на «Голубом огоньке» будут показывать Оксимирона, – сказала Яна.
Хромов рассмеялся.
– Не удивлюсь, – ответил он.
– Если в следующий Новый год ты так же задержишься, ты рискуешь не увидеть этого, – добавила Таня.
Хромова покоробила эта шутка. Таня иногда перегибала палку. Но он промолчал, посмотрел ей в глаза и просто улыбнулся. Таня всё поняла и сказала:
– Извини.
– Всё хорошо, – и протянул ей бокал.
Всё действительно хорошо, думал Хромов.
Он бросил беглый взгляд на телефон – пришло уведомление. Наверное, кто-то поздравляет. Неудивительно. К чёрту, потом можно посмотреть.
На смену Софии Ротару пришёл Николай Басков.
Хромов терпеть не мог всех этих певцов и всю эту современную эстраду (да и какая она к чёрту современная, двадцать лет одни и те же лица), но именно в новогоднюю ночь они почему-то не раздражали, а умиротворяли.
Наверное, именно этим. Давно знакомые лица, одни и те же люди, одни и те же песни. Стабильность, как говорит президент. А стабильность – это уют и спокойствие. Ощущение дома. Ощущение ровной и спокойной жизни.
