Проксима Центавра висела прямо над головой. Полдень.
Посидев на песке десять минут, он вздохнул, встал и пошёл дальше.
– Аврора, – спросил он вдруг в микрофон. – Скажи, всё ли в порядке? Песчаных бурь не предвидится?
– Вы уже спрашивали о прогнозе, командир, – отозвалась «Аврора». – И я сказала, что буду предупреждать о неблагоприятных погодных явлениях. Пока что я их не прогнозирую.
– Да, да… – сказал Лазарев. – Хорошо. Молодчина. Следи. На станции всё в порядке? На корабле? В посадочном модуле?
– Сигналов о нарушении работы каких-либо систем корабля, посадочного модуля и исследовательской станции не поступало. Если хотите, я могу провести диагностику систем корабля.
– Проведи. И кстати… – Он остановился. – Слушай, «Аврора», почитай мне стихи.
Он сам удивился мысли, которая пришла ему в голову. Но «Аврора» неплохо читала стихи. В конце концов, будет не так скучно идти.
– Конечно, командир. Что бы вы хотели услышать?
– Не знаю… – Он неторопливо зашагал дальше. – Что-нибудь о дальних странствиях, героях… Что-нибудь такое, что сейчас зашло бы под настроение. Понимаешь?
– Понимаю. Хотите послушать Гумилёва?
– Давай.
Он улыбнулся и продолжил идти в размеренном темпе, а «Аврора» начала читать.
– Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.
В панцире… Лазарев снова улыбнулся. Песок под ногами сменил цвет с медно-рыжего на желтоватый с золотистым оттенком. Впереди море, которое, может быть, ответит на его вопросы.
– Как смутно в небе диком и беззвездном!
Растёт туман… но я молчу и жду
И верю, я любовь свою найду…
Я конквистадор в панцире железном.
Лазарев шёл, не чувствуя, как гудят ступни, как вспотели волосы под шлемом, как тяжело каждый раз сгибать ногу в правом колене – видимо, что-то случилось с гофрированным наколенником, и надо будет как следует осмотреть его на станции, – он шёл и думал о том, что совершает самое далёкое путешествие в истории человечества. Тот самый подвиг, о котором говорил ещё тогда, на Земле. То, ради чего жил.
– И если нет полдневных слов звездам,
Тогда я сам мечту свою создам
И песней битв любовно зачарую.
Я пропастям и бурям вечный брат,
Но я вплету в воинственный наряд
Звезду долин, лилею голубую.
Впереди, в вязком мареве горизонта вдруг сверкнул и исчез белый блик. Лазарев остановился и присмотрелся.
На горизонте чернела еле различимая полоса, неровно подёргивающаяся в блестящих переливах.
Это море.
Он сверился с навигатором.
Да, точно. Совсем близко. Два километра.
Вот оно.
Лазарев пошёл быстрее.
– «Аврора», я вижу море. Наконец-то я дошёл, – сказал он.
– Будьте осторожнее, – ответила «Аврора».
Он шёл и шёл, и море было огромным, маслянисто-чёрным, оно блестело расплывчатыми бликами в свете звезды и сливалось на горизонте с зелёным небом, где роились рваные бледно-жёлтые облака.
Вот оно. Наконец-то.
Подойдя ближе к берегу, Лазарев заметил, что песок постепенно переходит в гальку. Наклонился, взял несколько круглых, отёсанных волнами камней, рассмотрел их.
Камни как камни. Как на Земле.
Он положил камни в контейнер для проб и пошёл дальше.
В десяти метрах от моря галечный берег резко уходил вниз, и спускаться пришлось осторожно, чтобы не упасть и не повредить скафандр.
Чёрные волны неторопливо накатывали на берег, закипая грязно-коричневой пеной – одна за одной, расшевеливая мелкие камешки и унося их с собой. Через внешний динамик Лазарев слышал, как шумит море, как перекатывается галька, как плещется вода.
Вот оно.
Он подошёл ближе к воде, следя за тем, чтобы волны не добрались до ботинок. Снял с пояса раздвижную металлическую палку-манипулятор, осторожно нагнулся и погрузил её конец на пару сантиметров в воду.
Лучше пользоваться манипулятором – кто знает, из чего состоит эта вода и что за примеси делают её такой чёрной. На всякий случай лучше не допускать её попадания на скафандр.
Достал манипулятор, осмотрел – ничего необычного. Просто чёрная вода. Тогда он вытащил из подсумка ещё одну баночку для сбора образцов, прикрепил её к манипулятору, погрузил в воду и зачерпнул.
Есть образец.
Вода выглядела густой и чёрной, судя по всему – чуть более плотной по консистенции, чем на Земле.
Он плотно закрыл баночку и сунул в подсумок.
Теперь надо взять ещё одну пробу, более глубокую. Он сделал шаг вперёд и тут же отдёрнул ногу – приближалась высокая волна, сильнее, чем предыдущие. Отошёл на пару шагов назад.
Волна накатила на берег и разбилась грязными маслянистыми брызгами.
Судя по всему, ветер усиливался.
Лазарев достал другую баночку, прикрепил к манипулятору, дождавшись промежутка между волнами, подошёл почти вплотную к воде, погрузил палку на максимальную глубину – так, чтобы она коснулась дна, – зачерпнул и тут же сделав два быстрых шага назад.
Это было вовремя: ещё одна волна, взгорбившись высоким гребнем у самого берега, обрушилась на камни и расплескалась коричневой пеной. Лазарев тут же осмотрел скафандр и увидел, что несколько капель оказались на носу ботинка.
Придётся отчистить песком, подумал он.
Глубинный образец оказался более густым, почти как нефть или чернила. Он плотно закрутил крышку и положил баночку в подсумок.
Два образца. Достаточно. Пора возвращаться. И ветер явно усиливается, а волны становятся больше.
– «Аврора», у моря усиливается ветер. Ты уверена, что с погодой всё будет в порядке? – спросил Лазарев, поднимаясь наверх.
– Я фиксирую усиление ветра, но опасных погодных явлений не прогнозирую.
– Хорошо.
Он ещё раз оглянулся на море. Оно стало будто ещё плотнее, его чёрная гладь морщинилась волнами, вспенивалась грязно-коричневым и искрилась оранжевыми отблесками.
Облака на горизонте из лимонно-жёлтых стали грязно-рыжими, они становились плотнее и гуще. Море определённо начинало волноваться: на том месте, где раньше стоял Лазарев, уже вовсю плескалась пена.
Он доверял «Авроре», но не мог не доверять своим глазам. Погода портилась. Возможно, плотный ветер дойдёт сюда ещё не скоро, но в любом случае с возвращением надо поторопиться.
