Мы идём к Городу Белой Башни. Мы хотим добраться до моря».
Это была последняя запись, которую Поплавский успел оставить в своём дневнике.
Хромов выключил экран и закурил ещё одну сигарету.
К чёрту, к чёрту. Пора выкинуть всё это из головы. Хватит. На хер всё это. На хер Поплавского и его бредни. На хер инопланетян. На хер всех этих психов с рыбами. Надо отдыхать. Уже сегодня Новый год. Волочаевка, дом в деревне, снег, Таня, Яна, шампанское, Путин.
Докурив, Хромов выключил свет на кухне и пошёл спать.
* * *
Море по-прежнему было чёрным, песок – ослепительно белым, а небо – серым, без солнца, луны и звёзд. Молчаливые волны бесшумно набегали на ровный песок и отступали, потом снова набегали и отступали. Не было звуков и запахов, только три цвета – чёрный, белый и серый, и только море, песок и небо.
Трое в серых капюшонах и с зеркальными масками сидели на блестящем диване, обитом чёрной кожей. Они молчали. Волны катились к их ногам.
Вдруг на водной глади появилось светлое пятно. Оно стало приближаться к берегу. Трое в зеркальных масках подняли головы.
Пятно приближалось, оно напоминало человеческую фигуру.
Волны выбросили на берег человека. Он лежал у их ног в позе эмбриона, лысый и абсолютно голый, и на его бледную кожу налипал мокрый песок. Он дрожал.
Первый в зеркальной маске наклонился к человеку и прикоснулся пальцем в перчатке к его затылку.
Человек перевернулся на спину, истошно закричал и забился в истерике, судорожно шлёпая ладонями по песку.
Второй в зеркальной маске наклонился к человеку и прикоснулся пальцем к его лбу.
Человек крепко сжал зубы, выгнул спину, сжал кулаки и затрясся в мелких судорогах, хрипя и мыча. Из губ его пошла пена.
Третий наклонился к человеку и прикоснулся пальцем к его груди.
Человек мгновенно загорелся искристым пламенем и испарился в клубах белого дыма, оставив только мокрый след на песке.
– Это не четвёртый, – сказал тот, что прикоснулся к его груди.
– Да. Это не четвёртый, – сказал тот, что прикоснулся к его лбу.
– Не четвёртый, – сказал тот, что прикоснулся к его затылку.
Они замолчали. Мокрое пятно на песке стало высыхать и вскоре совсем исчезло.
Море по-прежнему ровно и бесшумно набегало волнами на берег.
– Почему четвёртый не приходит? – спросил один из них.
– Не знаю, – сказал другой.
– Может быть, он спит, – ответил третий.
Они помолчали несколько минут, глядя на волны перед собой.
– Тогда его надо разбудить, – сказал первый.
Глава шестая
I
Планета Проксима Центавра b
20 декабря 2154 года
13:00 по МСК
Команда больше так и не появилась.
Лазарев старался не думать об этом. Если ты не можешь дать чему-то рациональное объяснение, об этом проще не думать.
Каждое утро, просыпаясь в посадочном модуле, он выглядывал в иллюминатор в дурацкой надежде, что здесь кто-то есть, кроме него. Но за стеклом, как и прежде, желтела бесконечная пустыня, и рваная кромка чернеющих гор, и зеленовато-бирюзовое небо, и ветер, танцующий в завихрениях песка на змеистых барханах.
А потом он влезал в скафандр и шёл работать. Работа отвлекала от мыслей.
С грузовым модулем всё оказалось в порядке: он приземлился без значительных повреждений. Проблем доставил щит теплозащиты: он оказался слишком тяжёл, чтобы снять его в одиночку. На это ушло несколько часов, пришлось воспользоваться старым добрым ломом.
С обустройством жилого отсека всё оказалось проще: грузовой модуль специально оборудовали так, чтобы использовать его в качестве основы для исследовательской станции. Второй день ушёл на то, чтобы укрепить конструкцию сваями.
По пути туда и обратно Лазарев брал пробы грунты и атмосферы. Они расстраивали. Никакой жизни. Никаких микроорганизмов, даже их следов. Всё стерильно, как в стазис-камере.
Мёртвый песок: углерод, медь и железо.
Мёртвый воздух: азот, углекислый газ, метан и немного кислорода.
Одна надежда на море. Там вода или, по крайней мере, что-то похожее на неё. Там можно найти хоть что-то. Но, чтобы добраться до моря, нужно сначала построить исследовательскую станцию, иначе поход к берегу обернулся бы бесполезным риском для жизни.
А попусту рисковать жизнью Лазарев не хотел.
Он возвращался в посадочный модуль, когда небо уже начинало темнеть. Ночи здесь оказались чёрные, малооблачные и короткие: они длились всего по четыре часа. Приближение утра он определял по вышедшей из-за гор яркой белой звезде – Альфе Центавра, рядом с которой тут же вспыхивала вторая звезда. И уже через полчаса на небе появлялась Проксима в ярко-красных лучах, и небо вокруг неё переливалось тёмно-синим и фиолетовым, становясь затем изумрудно-зелёным.
Рассветы на планете завораживали. Лазарев специально перенёс время пробуждения на час назад, чтобы любоваться ими через иллюминатор.
Это очаровывало и восхищало. Это давало работе Лазарева новый смысл – он понял, что обязан показать людям эту красоту чужого мира, чудовищную, неземную; эту красоту, ранее недоступную человеческому глазу.
Он снимал рассветы и закаты на камеру, встроенную в шлем скафандра, и передавал видео на корабль.
На девятый день работ, установив систему снабжения кислородом, фабрикатор питательной биомассы и водную станцию, Лазарев попрощался с посадочным модулем и окончательно перешёл жить на исследовательскую станцию.
Теперь она стала его домом.
В тот день, перед самым закатом он решил снять очередное видео для Земли.
– Вот, – сказал Лазарев, повернувшись к станции. – Это исследовательская станция «Рассвет-3». Мой дом. Моя крепость. Я буду жить и работать здесь ближайшие… А, чёрт его знает. – Он махнул рукой. – Пока не узнаю об этой планете всё, что мне нужно. Пока не найду здесь хоть какую-нибудь жизнь. Ну или не удостоверюсь, что её здесь нет. Если честно, я не думал, что дело дойдёт до этого. Но раз уж я здесь – надо работать.
Он обошёл станцию по периметру и показал пальцем на метеовышку.
– Погода здесь, честно говоря, хреновая, – продолжил он. – Сильный ветер, постоянные песчаные бури. Благодаря этой штуке мы много узнаем о местной погоде, о направлениях ветра, о грозах и штормах. Знаете, я тут подумал: а что будет, если я окажусь на этой планете без скафандра? Вам интересно? Ха, вы же не сможете мне возразить. Конечно, интересно. Нет, не подумайте, я не проверял это на себе. Я всё рассчитал.
