Я так старалась ее спасти, а она опять гуляла ночами! Опять я звонила ей как сумасшедшая, нажимала «Мася» каждую минуту, повторяла: «Дрянь, дрянь, какая же ты дрянь! Я эти экзамены выбила своей кровью, а ты…»
Дозвонившись, я говорила: «Масечка, ты где?! Ты же не встанешь утром! А у тебя экзамен». Я хотела ее убить, заставить саму отвечать за последствия ее поведения! Но я не могла позволить ей разрушить ее будущее.
Этот месяц состоял из моего ежесекундного напряжения, выполнения несданных ею в течение семестра контрольных, курсовых работ, написанных за одну ночь, вдолбленного в Масю экзаменационного материала и милого Масиного «Спасибо, мамочка».
Я сдала эту сессию! Моя докторская степень – сущая ерунда по сравнению с этой сессией.
Я так счастлива, что даже не могу в полной мере ощутить свое счастье.
Твоя счастливая Зина.
P. S.
Весь этот месяц мы с Ильей почти не разговаривали. Я не рассказала ему о своих унижениях в университете. Это было слишком унизительно, а он всегда должен видеть меня достойной, на высоте. Я сказала ему, когда все закончилось: «Мы сдали сессию». Илья рассеянно сказал: «Молодец, как всегда, всех победила». Я не хотела, чтобы он меня похвалил, я хотела, чтобы он меня пожалел.
О том, как Мася гуляла, пока я ночами писала ее курсовые, я ему не сказала.
Я никогда не говорю ему ничего, что мне по-настоящему больно, – это и есть секрет хорошего брака.
Здравствуй, Зина!
А если бы она не была золотая девочка, если бы она не была «такая способная», ты бы ее не любила? А если бы оказалось, что она плохая, ты бы ее разлюбила?
Ася.
Дорогая Ася!
Ася, что ты говоришь, как это «не любила»? Как это «разлюбила»? С ума сошла?
Но ты правда думаешь, что она не плохая?
Зина.
Дорогая Зина!
Отстань. Сама ты плохая.
Ася.
Дорогая Ася!
Спасибо тебе.
Теперь, когда все страшное позади, я опять могу вернуться к Зине и Асе. Зина с Асей опять много бывали вдвоем. Зинин пятерочный аттестат практически был у нее в кармане, а вот у Аси были проблемы. Никто не сомневался, что она поступит в Академию художеств, но все же нужно было закончить школу.
Зина все время что-то писала за нее, то контрольные по математике, то сочинения. Считала, чему равен sin x, извлекала квадратные корни, писала развернутый план сочинений «Поднятая целина» и «Образ нашего современника», а Ася сидела рядом с горящими глазами и рассказывала, какая у них с Ильей волшебная близость. Как расцелован, заласкан каждый миллиметр ее тела, как хорошо им бывает днем в мастерской, а ночью дома… но ночью иначе, когда можно вместе заснуть, это совсем иначе… Зина писала про деда Щукаря, а Ася, золотая девочка, розовая девочка, была похожа уже не на обиженного олененка, а на расцветший цветок, золотилась и розовела светом счастливой чувственности.
У Ильи с Зиной появилась игра. Илья имитировал стиль какого-то писателя или поэта, а Зина угадывала, кто это. Иногда это бывало просто, и она угадывала мгновенно, по одной строчке, а иногда мучилась по нескольку дней. У Ильи была целая система поощрений: за мгновенную отгадку – шарик шоколадного мороженого в кафе «Лягушатник» на Невском, за отгадку через несколько дней – ириска.
Была и еще одна игра – «лечь на кушетку». Имелся в виду психоанализ, когда введенный в сон или в гипноз пациент лежал на кушетке, а психоаналитик беседовал с ним и анализировал. Илья и Зина по очереди бывали пациентом и психоаналитиком, но их «психоанализ» так или иначе всегда сводился к Асе.
– Твоей маме нравится кто-нибудь из твоих друзей? – спросил Илья.
– А у меня нет друзей. Только Ася. Асю она любит. Они могут часами разговаривать, мама ей рассказывает все: про свои болезни, про папу, советуется, как с подружкой… Но если бы она узнала, что вы с Асей… она бы перестала ее любить.
Зина смутилась и назло себе старательно выговорила: «Если бы она узнала, что Ася уже женщина, она бы перестала ее любить».
– Какое ей дело?.. – удивился Илья. – И как вообще связана ее любовь к Асе с тем, женщина Ася, или девочка, или мальчик?..
– О-о… ты не понимаешь. Знаешь, что она мне сказала? Когда я… ну, когда у меня… мне было тринадцать лет… В литературе это никогда не называется словами, в крайнем случае говорят: «В эти дни она была очень нервозна». Ну?! Понял?.. Я лучше скажу по-английски – «periods». Теперь понял?
– Я сразу понял, – улыбнулся Илья. – И чем она тебя так напугала, когда тебе было тринадцать лет, и у тебя скоро должна была начаться менструация?
– Ничем, – мрачно сказала Зина.
Мама сказала Зине: «Хорошо бы ты подольше не стала взрослой». «Почему? – удивилась Зина. – Почему, почему?» Она не ответила, но Зина поняла: когда она станет женщиной, мама не сможет ее любить – разве мама сможет любить чужую женщину?.. А вот Асю она не разлюбит – Ася же ей не дочь. Асе она разрешит быть женщиной.
– Асю она не разлюбит, – сказала Зина, – она всегда говорит так высокопарно: «Это золотая девочка, она создана для любви». Моя мама выходит из комнаты, когда по телевизору целуются. И даже она видит, что Ася создана для любви.
– Ася золотая девочка, – подтвердил Илья.
– Нет, розовая… – возразила Зина. – Она как Марфинька после свадьбы…
– Марфинька была сама нега, смущение, нежность… – тут же процитировал Илья. – Но Асино обаяние – это не обаяние невинной невесты после первой брачной ночи. Знаешь, как на нее смотрят мужчины? Как ни вульгарно это звучит, но точнее не скажешь – как будто хотят ее съесть! Лучше бы я в тебя влюбился, так было бы справедливей, – улыбнулся Илья, – потому что в Асю будут влюблены все.
– Погоди, а я… Что же, в меня нельзя влюбиться? – подозрительно спросила Зина.
– Влюбиться в тебя? – Илья нарочито смерил Зину взглядом. – Спасибо, нет. Как-то страшно. Ты сплошной категорический императив – «можно это, нельзя то». У тебя каждый день есть цель, разбитая на микроцели, – ответить, сдать, получить пятерку, покрепче завязать шапку… Это как-то… необаятельно.
– Иначе говоря, я скучная… Ну, а если Ася разлюбит тебя? – мстительно спросила Зина.
– То есть выберет кого-то, кто лучше меня? Это естественный отбор. Тогда я… Что я… Тогда я буду плакать и гордиться собой, – всякому, кого она выбрала хоть ненадолго, есть чем гордиться… – сказал Илья.
– Ты прав.
…Где все это происходило?.. На Невском, в закрытом на весеннюю просушку Летнем саду, – в сумерках туда можно было пробраться, в Михайловском саду, в кафе, всюду, где мы встречались тайком от тебя, Ася.
Но как получилось, что все это – доморощенный психоанализ, рассуждения о скучной Зине и о нескучной Асе, о природе Асиного обаяния, о природе Асиной сексуальности, – все это было втайне от Аси? Как будто это были не «ложись на кушетку», не разговоры о книгах, не разгадывание стилей, а любовные свидания. Кто первый сказал «не говори Асе»?..
