Восемьдесят рублей от отца плюс повышенная стипендия пятьдесят, получалось, что Маринка каждый месяц держала в руках среднюю зарплату инженера или врача и могла тратить ее как хотела, а хотела она всегда только тряпок.
Юля за два года на новом месте оправилась, завела новую клиентуру, за деньги лечила случайно подцепивших какую-нибудь несложную венерическую болезнь. Иногда немного педалировала ситуацию и лечила, на всякий случай, чуть подольше, чем следовало. Но вся ее деятельность на собственный карман происходила от случая к случаю, и она была убеждена, что годы процветания остались позади. Чей-то чужой муж теперь приходил к ней все реже и реже, что, конечно, никак не связано было с ее новым материальным положением — смешно представить, что Юля кому-нибудь что-нибудь дает, — просто это были не лучшие для нее годы…
С дочерью Юля теперь всегда находилась в отношениях — иногда в любовных, но чаще в сопернических. Дело было в том, что она Марину кормила, и та считала это совершенно естественным положением вещей, ведь она же дочь, а Юля — мать! Юля же имела по этому поводу другое мнение, которое она регулярно доводила до Марининого сведения, — она мать, а Марина дочь! Поэтому они должны жить на общие деньги, которые складываются из Юлиных и Марининых, то есть стипендии и, как она выражалась, «отцовских подачек».
— Ты купила себе кожаный пиджак! На что, скажи, пожалуйста? Ах, скопила папашины деньги! А тебе не приходит в голову, что я тебя кормлю? Поройся в моем шкафу, ты не найдешь там ни одной такой дорогой вещи! Я все трачу на хозяйство, а ты, взрослая девица, даже тортик к чаю не принесешь!
Подобные сцены с различными вариациями повторялись при каждой новой покупке, то есть часто или очень часто.
— Мариночка, твоей маме обидно, что ты одеваешься лучше ее, — попробовала Алка как-то пожалеть Юлю.
— Нехорошо, когда в одной семье один человек живет лучше, а другой хуже! — объявила Даша свое мнение.
— Она пересчитывает мои юбки и говорит, что у нее должно быть больше, чем у меня! Не лезьте ко мне! — Марина так угрожающе сузила глаза, что девчонки быстро поняли — лучше не трогать, это их семейная интимность.
Потом Даша с Алкой подумали и решили, что дело не только в Маринкиной страсти к одежде. Привыкнув делить с Юлей отца, она теперь делит с ней ее же, Юлину, материнскую любовь. Просто эквивалентом любви она всегда выбирает деньги. Дает деньги — значит, любит, хочет отнять деньги — значит, не любит…
— Девочки, а Юля говорит, что на третьем курсе уже пора выходить замуж, потому что не успеешь оглянуться, как закончишь универ и попадешь в какой-нибудь женский коллектив. Где тогда знакомиться с приличным мужиком? В «Интуристе», например, одни тетки работают… так и не заметишь, как останешься старой девой!
Судя по печальной гримасе при упоминании Юли, они находились сейчас не в лучшем периоде отношений, но расспрашивать девочки не решились.
Марина снова улыбается.
— Эй, Дашка, Алка! Хотите, зайду сейчас к Дашкиному папе в кабинет и попрошу у него закурить?
— С ума сошла…
Маринка решительно направляется в кабинет, и через минуту они слышат крик:
— Что ты сказала?! Вон!!!
— Дикий человек твой отец! — на лету кричит Марина, вбегая в Дашину комнату.
Перед уходом она говорит Даше:
— Я буду продавать свое кожаное пальто, тебе первой предлагаю!
Маринино пальто — приталенное, воротник и планка, как на рубашке, несколько карманов, пояс, все вместе — Дашина мечта.
— Сколько ты хочешь? — дрожащим голосом спрашивает та.
— Тебе триста пятьдесят.
Новый год решили встречать на даче Маринкиного отца в Репине. Он даже не мог вспомнить, когда Марина его о чем-нибудь просила, поэтому согласился беспрекословно и даже радостно. Оговорил только, что приедет первого вечером с женой и дочкой, у «дочери медсестры» начались зимние каникулы.
— Девчонки, — радостно говорит Марина. — Оказывается, это он должен меня спрашивать: «Можно мне, дорогая Мариночка, поехать на твою дачу с моей жалкой медсестрой? Она будет сидеть тихо, как мышь, потому что она и есть мышь! Жирная белая мышь!» — кривляется Марина.
— Не увлекайся, скажи лучше, почему вдруг дача стала твоей?
— Вы помните, сколько лет Юля папашу донимала, чтобы он дачу на меня записал, потому что мой дед-академик перед смертью сказал, что дача Мариночке? Так вот, Юля так отца доняла, что он ей показал завещание, где черным по белому — дача единственной любимейшей внучке, то есть мне! Как повезло, что дед еще до их развода умер… О, черт, что я несу! Я не имела в виду… В общем, понятно… Вы представляете себе, сколько стоит огромная дача с участком в тридцать соток в таком месте?!
Марина молчит, прикрыв глаза от счастья.
— Дача большая, мы можем позвать много народу… Дашка, а Женьку ты с собой берешь? — небрежно произносит она.
— Да, ты же знаешь, мой Мумзель всегда со мной! А зачем тебе Женька? Я не замечала, что он тебе нравится.
— Он из хорошей семьи… Интересно, а я ему нравлюсь? Дашка, узнай!
— А я и так знаю; он говорит, что Алка глупышка, а ты — тайная брюнетка, потому что роскошная длинноногая блондинка не может быть такой умной!
— Возможно, он скоро убедится, что я настоящая блондинка! — Маринка смотрит на Дашу Юлиным цепким взглядом и невинно улыбается.
Перед Новым годом Даша учинила дома скандал. Папа мирно ужинал на кухне, одновременно поглощая яичницу и чей-то автореферат. Даша села напротив, вздохнула и, пытаясь совладать с нервной дрожью в голосе, решительно сказала:
— Пальто. Хочу Маринино пальто. Купи, пожалуйста. Ну, пожалуйста, только мне продают очень дешево! Кожаное!
— Сколько? — спросил Папа, не поднимая глаз от автореферата.
— Очень дешево! Мне повезло! — Она прихватила Папу через стол за рукав пиджака, проникновенно глядя ему в глаза. — Для такого пальто… Триста пятьдесят! Рублей…
Удивленно посмотрев на Дашу, Папа молча продолжил чтение. Очевидно, он посчитал ее слова неудачной шуткой, ведь триста пятьдесят рублей — это очень большая зарплата…
Даша заплакала с подвыванием.
— Надо скорее… Маринка его продаст, его все хотят!..
Всегда спокойный, живущий в тихом согласии со своими формулами Папа вдруг швырнул тарелку с остатками яичницы на пол и, ни слова не говоря, вышел из кухни. Кажется, такое случилось дома впервые…
— У всех… есть… кожаное пальто… — вслед ему захлебывалась рыданиями Даша, сбрасывая кусочек Папиной яичницы со щеки.
На следующий день пальто было куплено, и встречать Новый год Даша, несмотря на мороз, отправилась в нем. Пальто так удивительно пахло — сладким грибным запахом, чужой жизнью. «Climat», — сказала Марина, а Даша уважительно кивнула.
