– Это как? – не сообразила я.
– Ладонь на пачку, – уточнил Павел.
– Не поняла, что делать с другой рукой, – уточнила я.
– Деньте ее куда-нибудь, – отмахнулся Паша.
Я растерялась:
– Куда?
– Как вы обычно держите руки? – задал необычный вопрос Паша.
– Не знаю, – честно ответила я.
– Встаньте, как хотите, – скомандовал дирижер моего инстаграма.
Я сложила руки на груди.
– Не пойдет, – произнес чей-то голос, – закрытая поза, нежелание общения. Непригодна для инстаграма. Латентный аутизм.
Я завертела головой в разные стороны.
– Это кто?
– Наш психолог, – пояснил Павел.
– Но в комнате только операторы, – изумилась я. – Или один из них душевед?
– Они душееды, вернее, душежоры, – фыркнул директор. – Олеся смотрит через видеокамеру. Ок. Сделаем прицельный. Никита!
Один из операторов взял фотоаппарат и начал им щелкать.
– Бее! – скривился Павел, глядя на результат. – Ноги как у гномика, попа тазом, морда топором.
– Что имеем, то и снимаем, – меланхолично заявил Никита.
– Встань в рабочую позу звезды, – перешел со мной на «ты» Павел.
– Это как? – заморгала я.
Директор сунул мне под нос мобильный и начал листать фото.
– Вот, вот, вот. Сможешь повторить?
Задача не показалась мне сложной. Я кивнула.
– Приступай! – гаркнул командир съемки.
Я скрестила ноги, выдвинула одну вперед и замерла.
– Спина кривая, – заметил Никита, – пузо висит.
Я выпрямилась, подобрала живот.
– Три подбородка в прицеле, – меланхолично констатировал Никита.
Остальные операторы застыли немыми статуями.
– Вздернем наш обвисший подбородочек! – велел Павел. – Раз-два. М-да.
– Шея гуся, – пропел Никита.
В комнату вбежала стилистка.
– Обмотаю ее пластырем, – сверкая глазами, предложила она. – Или пробуем затянуть?
Я насторожилась. Если я правильно оцениваю ситуацию, речь идет о моей шее, которая категорически не нравится Павлу и Никите. Но лично меня орган, на котором держится моя голова, вполне устраивает. А глаголы «обмотаю», «затянуть», которые явно относятся к моей вые, слегка напугали меня.
– Делай что хочешь, – распорядился Павел, – я доверяю тебе, мой помпончик.
Открывая на ходу свою сумку, стилистка ринулась ко мне.
– Эй, эй, – испугалась я. – Чем вы собрались затянуть мою шею? Она не приспособлена для таких манипуляций.
– Обмотать, – уточнила девушка, – не бойтесь, это совсем не больно.
Спустя пять минут Никита одобрил результат трудов мастерицы макияжа.
– Ничего, сойдет.
– Виола принимает позу писательницы, – потер руки Паша.
Я опять скрестила ноги, выставила одну вперед, правую руку положила на талию, левой схватилась за затылок, попыталась вздернуть подбородок и потерпела неудачу. Простое действие оказалось невыполнимо по одной причине. Мою шею завернули в пленку, одна часть которой была телесного цвета, другая оказалась клейкой, поэтому мигом прилипла к коже.
– Ничего так, – оценил результат моих усилий Павел, – последний штрих! Улыбочка!
Я растянула губы.
– Оскал акулы, – пробурчал Никита.
– Ну-ка, сделай нам ми-ми-ми, изобрази тетю, которая всех обожает, – заорал Паша, – веселей, бодрей, задорней.
– Ноги согнула, живот провис, – влез со своим замечанием Никита.
Я попыталась одновременно решить все поставленные передо мной задачи, зашаталась на высоких каблуках и рухнула на письменный стол. Павел быстро подошел ко мне и вернул меня в вертикальное положение. Операторы стояли с видом пингвинов, которые не понимают, что они вообще тут делают!
– Снято, – сообщил Никита и подошел к нам с фотоаппаратом.
Я взглянула на экран и ахнула:
– Это кто?
– Ты, – весело заявил Павел, – стройняшка с длинными ногами, прекрасной фигурой. И шея не гусиная. Кит, я бы верх вытянул.
– Не вопрос, – согласился оператор. – Так?
Мое изображение стало еще прекраснее.
– Брюшко окуня убери еще, и хорош, – одобрил Паша.
– Хоккейси! – прогудел Никита. – Наша киса устала. Давай сейчас сидячую видюху.
– Согласен, – кивнул Паша.
Я молча слушала парней. До сих пор со мной так обращались всего один раз в клинике, куда меня, школьницу, привезли с острой болью в спине. Вот там два доктора говорили исключительно друг с другом, обсуждая пациентку так, словно она неодушевленный предмет. Происходило это давно, в советские времена, но хорошо мне запомнилось. Один эскулап решил, что у меня аппендицит, второй настаивал на камне в протоке желчного пузыря. В конце концов, воскликнув: «Разрежем, увидим», они ушли. На смену «гиппократам» явилась медсестра, она приказала мне раздеться догола. И, после того как перепуганная девочка сняла трусики, из них выпала здоровенная канцелярская кнопка. Аппендицит и камень в желчном пузыре не подтвердились. А я с той поры, собираясь пойти к доктору, всегда ощупываю себя на предмет обнаружения посторонних предметов в бельишке.
– Садись за стол, – поторопил меня Павел, – возьми ручку, сделай умное лицо, изобрази из себя Пушкина и Льва Толстого в одной оправе. Потом к тебе придет издатель, поговорите с ним о делах.
– Зарецкого нет в Москве, – удивилась я.
– Ты жутко непонятливая, – укорил меня директор, – на фига нам всамделишный мужик. Актера наняли. Ну, репетнем!
Я кивнула, устроилась за столом и почувствовала глубокую благодарность к Никите. Сидеть намного лучше, чем стоять.
– Поза дурацкая, – высказался Павел, – да это не проблема, отшлифуем. Ау, издатель! Входи!
В комнате появился мужчина, он показался мне знакомым. Актер явно вжился в образ, шагая к столу, он тошнотворно сладким голосом выводил:
– Арина, свет очей моих! Твой крайний роман побил все рекорды продаж! Эта штука сильнее, чем Фауст Гете.
Меня охватила оторопь. Я знаю историю о том, как Иосиф Сталин приехал в гости к пролетарскому писателю Максиму Горькому в его особняк, ранее принадлежавший предпринимателю Рябушинскому, и, попросив писателя прочитать ему свое новое произведение «Девушка и смерть», написал на книге: «Эта штука посильнее Фауста Гете». Поэтому фраза, которую произнес актер, меня не удивила, а вот его внешний вид ошарашил. Передо мной стоял Ленинид собственной персоной.
