Это была больница, причем давно покинутая людьми.
Лампы болтались на проводах, раскачивались, волоча по облупленным растрескавшимся стенам маятники из электрического света. В боковых палатах под опрокинутыми панцирными кроватями гнили матрасы. Шкафчики и тумбы разбили в припадке ненависти, пост дежурной сестры превратили в щепки, а документацию свалили под манипуляционным кабинетом и пытались поджечь; влажная бумага обуглилась по краям.
— Я сплю, — тихо сказал Женя. — Я отключился в спальне малышни, и это все не по-настоящему…
«А была ли по-настоящему та комната? — задался вопросом Женя. — Может, адская парикмахерша, и подвал, и купель явились тебе в ночном кошмаре? Ты пробудишься — и на соседней кровати будет спать Кирилл, а за завтраком Алиса станет подначивать Соню…»
Ноги сами собой несли его по коридору. Попробуй не подчинись им! Плитка отклеивалась, цокала об пол. Лампы приходилось отпихивать, из-за чего тени взбешенно прыгали по сырым стенам.
— Мне не стоило так много играть в «Сайлент Хилл», — буркнул Женя, думая о инфернальных медсестрах с ножами и огрызками труб.
Коридор заканчивался двустворчатой дверью. Ничего не разглядев сквозь закопченное окошко, он толкнул створки и прикрыл глаза от яркого света.
— Женечка… ты меня не забыл…
Женя рывком распахнул веки. Всеобщая разруха пощадила белоснежную палату. На единственной койке лежала его бабушка. Ухоженная, — как всегда, при марафете. Она и в семьдесят исправно пудрилась и прихорашивалась у зеркала. Говорила, здоровья нет, так хотя бы умру красивой.
Серебристые волосы были собраны в корону, губы в классической красной помаде приветливо улыбались. Рядом мирно попискивал какой-то медицинский прибор.
— Бабуленька! — Женя бросился к койке.
Где-то тихонько звучала колыбельная песня.
«Дороти, — шепнул внутренний голос, — это уже не Казань».
— Очки мне подай, родной! Хоть посмотрю на тебя…
Женя взял с тумбы очки, помог бабушке надеть их. Гладил теплую морщинистую руку, убеждаясь, что это взаправду. Его любимый человек здесь, и он готов сделать что угодно, чтобы бабушка исцелилась. Даже убить.
— Ба, ты как тут оказалась? И… где мы вообще?
— Вырос, — бабушка умилялась, пропустив вопрос мимо ушей. — Взрослый стал. А я… видишь… рак меня скушал…
— Что ты говоришь такое, — изумился Женя, трогая холодеющие стариковские пальцы. Температура в комнате понижалась. Что-то шевельнулось под койкой. — Ты самая красивая…
— Они старались…
— Они?
— Кто меня в морге красил…
Лампы заморгали стробоскопами — и в припадочных вспышках Женя понял, что перед ним труп, что бабушку испачкали белилами и румянами, кое-как нанесли тушь, намалевали кривые стрелки, а разлагающиеся в болячках губы замазали жирным слоем помады.
— Нет! Бабуленька, пожалуйста!
Гниющая ткань болталась на стенах. В коридоре ездили, повизгивая колесиками, каталки и инвалидные кресла с незримыми наездниками. Из развалившегося аппарата полезли лысые крысы.
Бабушкина кисть опала, как сухая ветка, и обратилась в прах.
— Ты теперь совсем один, — глумливо сообщил труп. Щеки истончились и порвались, челюсть упала на грудь, а грудь провалилась, как тушка пересушенной в печи курицы. Ребра проткнули плесневелую зеленоватую плоть и больничный халат. — Совсем один! — захохотала мертвячка.
Очки почернели от мух: казалось, насекомые сидят изнутри стекол. Некая сила вздернула рассыпающееся тело, как кукловод — марионетку. Оставшейся рукой чудовище попыталось схватить Женю. Очки были фасеточными глазами, собранными из сотен мух.
Женин крик пронесся по комнатам проклятого особняка.
* * *
— Ты слышала? — Игорь замер у порога очередной бесхозной комнаты.
— Что там? — спросила Оля. Сердце выбивало дробь.
— Не знаю… может, ветер…
Несколько ламп погасли одновременно. В трельяже отразился Артем, проскочивший из угла в угол.
— Вот он! — Игорь повернулся, но за кроватями не было ни души. — Стоп… куда он мог деться? Он же был тут…
— Тема! — воскликнула Оля из коридора.
Игорь подбежал к соседней спальне и успел заметить мелькнувшую в зеркале фигуру. Неужели здесь есть тайный проход, связывающий помещения?
В следующей спальне заскрипели половицы. Оля перебегала от дверного проема к дверному проему, а брат бежал параллельно. Но не в комнатах, а в зеркалах. Из одного в другое, насквозь, через миры.
— Это… бред… — Игорь схватился за голову. — Это все неправильно!
Они уперлись в тупик. Пустая комната, на каждой койке кучка остриженных детских волос. Черные, светлые, каштановые, рыжие…
— Я знаю, где он, — сказала Оля твердо.
И подумала, слетая по ступенькам: «Ты не заберешь моего брата, тварь».
* * *
Алиса покрутила ручку магнитолы. Динамики пошипели, из-за статических помех с трудом прорвался голос ведущего новостей:
— …и возвращаемся к резонансному событию, которое потрясло общество. В предыдущих выпусках мы рассказывали о двух таинственных смертях — погибшие, София Карбышева и Кирилл Юрков, были учащимися престижной загородной школы. Нам стало известно о новой трагедии, произошедшей на территории интерната. Семнадцатилетняя Алиса Талалаева сдохла как собака в салоне автомобиля.
Алиса подскочила на сиденье. Ее бросило в жар.
Ведущий буднично зачитывал:
— Нергал и владычица мертвых Эрешкингаль сожрали душу этой тупой суки. «Странно, что у нее была душа», — прокомментировала мать Талалаевой.
Алиса вырубила магнитолу. В автомобиле воцарилась тишина, прерываемая лишь стуком крови в ушах. Затравленный взор скользнул по двору. В тумане копошились бесформенные гадкие силуэты. Фонарь справа потух. Та же участь постигла его соплеменника у парадного входа.
«Мне померещилось. — Алиса безуспешно хваталась за спасательный круг рационализма, но шла ко дну. — Слуховая галлюцинация, я надышалась ядовитыми испарениями и брежу…»
Погасло еще три фонаря. За двумя оставшимися огоньками дом набычился, как изготовившийся атаковать зверь. Алиса едва различала разметку на асфальте. Мгла маскировала лазутчиков, роящихся вокруг машины. Телефон разряжался и жалобно пищал: это интернат высасывал энергию из аккумулятора. А что ему стоит высосать из хрупкого тела жизнь?
Алиса сжала в кулаке перламутровую рукоять. Лезвие выскочило, заблестело, придавая уверенности. Она внимательно всматривалась в сизые клубы, в вырисовывающиеся сосновые мачты, в размытый фонтан. Пока изучала лес, предпоследний фонарь выключился. Тьма наползла, проголодавшаяся и жуткая.
