— У нее лицо как маска, — сдавленно продолжал Матвей, глядя в никуда. — Я спросил, что ей надо, а она пальцем на меня показала. Ногтем зеркало поскребла изнутри.
— Поклянись, — потребовала Аня, чувствуя, как по-детски это прозвучало. Будто семнадцатилетнему парню трудно обмануть малолетку.
— Клянусь.
— Мамой клянись.
— Мамой. Здоровьем. Чем угодно.
— Приснилось тебе, Матюш.
— Да?
Матвей медленно повернулся, демонстрируя затылок. Там не хватало пучка волос. Светло-серая прогалина в золотистом руне кудрей. Будто кто-то выдрал клок… или выстриг портняжными ножницами.
Чик-чик.
— Катя сказала, она волосы стрижет.
Где-то далеко засвистело. Свист нарастал, но Аня пялилась на лысый скальп, окаймленный кудрями. Очнулась, когда чайник уже сигналил вовсю.
— Подожди. — Она посеменила прочь из комнаты, а Матвей так и остался сидеть вполоборота, показывая затылок опустевшему креслу.
4
Трюмо прожигало основание шеи ощущением чужого присутствия. Будто за спиной находился дверной проем и в нем кто-то стоял. Матвей считал удары сердца. Слушал квартиру: как ветер скрипит карнизом, как чайник свистит, а потом затихает, как Аня гремит посудой и спрашивает, будет ли он чай.
Сквозняк обдувал затылок, словно ледяные губы касались того места, где прошлись хищные ножницы. Целовали, заигрывали.
Пусть бы это был розыгрыш. Чижик сговорился с Катькой. И как-то… каким-то образом…
Зеркало отражает свет. Физика, мать его. Оно плоское — в нем никто не живет. Нонсенс. Никто не стоит. Никто не шепчет.
Матвей повернулся, хрустнув позвоночником. Посмотрел на трюмо.
5
— Оглох? — крикнула Аня, снимая чайник с плиты. Струйка кипятка ударила о дно чашки, повалил пар. Начищенный выпуклый бок из нержавеющей стали отражал кухню и часть коридора. Фигура появилась в дверях. — Ой, ты здесь, — встрепенулась Аня. — Говорю, чаю со мной выпьешь?
Ответа не последовало. Кипяток темнел в чашке, а в чайнике темнел деформированный силуэт. Вороньи массы мигрировали мимо окна. Стремительно вечерело, и квартира наполнялась тенями.
Аня оглянулась, но не увидела Матвея в дверях.
«Точно, розыгрыш. Даже прическу свою великолепную испортил, не пожалел. Все, чтобы меня убедить. Чтобы Чижик новое видео на „Ютуб“ залил».
Она вышла из кухни, грея ладони чашкой. Прикидывала, стоит ли дружить с ребятами, которые выдумывают такие вещи. Было грустно и обидно. И немного страшно. Потому что в глубине души она поверила каждому слову гостя. Потому что ее развели неделю назад, но, кроме спрятавшегося в шкафу Матвея, было еще что-то. За мебелью. На антресолях. В черном устье зеркала. Особенно там — между дубовых колонн.
— Матюш, ты…
Аня осеклась.
Матвей распластался на полу. Его тело подергивалось спазмами, выгибался хребет. Растопыренные пальцы с белыми-белыми ногтями царапали ворсистый ковер. Он смотрел в потолок остекленевшими глазами, челюсти двигались как жернова. Из уголка губ нитью сбегала слюна.
Аня выронила чашку — и та раскололась вдребезги. Кипяток окропил домашние тапочки, но Аня не заметила.
Матвей перевел на нее обезумевший взгляд. Белки налились кровью, а голубые радужки превратились в тончайшую прожилку вокруг расширившегося до предела зрачка. Матвей замычал. Его лицо неуловимо изменилось.
Аня видела в Сети гифку, взятую из какого-то старого американского ужастика: мужчина превращается в волка. Вытягивается челюсть, мутирует нос. Оборотней не существовало в реальности (как и Пиковых Дам), но Аня вспомнила эту сцену.
За долю секунды лицо Матвея побелело, заострились черты, в глазницах набухли тени. Он превращался. Не в волка, нет.
На полу Аниной спальни живой Матвей превращался в мертвого Матвея.
6
Никто бы не поверил, но то, что Марина позвонит, Антон почувствовал за пять минут до вибрации мобильника. Даже проговорил мысленно: «Ну чего тебе?»
Он не был ни телепатом, ни ясновидящим. Марина считала, что и в материальном мире он — дуб-дерево. Но порой духовная связь с женой простреливала мозг, зажигала в подкорке яркую лампочку. Много лет Антон считал, что это знак особого родства. Пишут же про близнецов, чувствующих друг друга на расстоянии… Мол, даже простудой болеют одновременно. В разных частях света находясь.
Так, прождав полтора часа на нулевом свидании, продрогнув до костей, выбросив розы в мусорную урну, Антон был уверен: эта миленькая студентка перезвонит вечером, извинится и предложит встретиться завтра. Так двенадцать лет назад он точно знал, что у Марины отошли воды, а телефон разрядился, и она не может дозвониться ему.
В мастерской пахло битумной мастикой. Владимир Семенович Высоцкий хрипел про привередливых коней. Глебыч, механик и по совместительству совладелец сервиса, орудовал болгаркой. Антон устроился под днищем седана, счищал краску и ржавчину, обезжиривал участок и обрабатывал антикором.
В кармане ожил мобильник.
Антон хмыкнул: я же говорил! Оттолкнулся, выезжая из-под машины на слесарском лежаке.
В адресной книге Марина была переименована из Малышки в Бывшую. От теплого и нежного прозвища к холодной констатации факта.
— Алло?
— Привет, Антон.
— Здравствуй. — Он вытер тряпкой чумазую щеку.
— Не мешаю?
— Мешаешь, — не стал околесничать он. Перехватил взгляд Глебыча, губами проартикулировал: «Жена». — Заказов до черта. Зашиваемся просто.
— Ты можешь приехать?
— Я же сказал…
— Да, слышала. Но это важно.
«Важнее альковных и секретеров?» — про себя съязвил Антон, но произносить вслух колкость не стал. Они ни шатко ни валко налаживали контакт — ради Ани, естественно. Учились беседовать без криков и взаимных оскорблений. Сарказм сейчас не уместен.
— Что стряслось? — спросил он, вставая.
— С Анькой неладно.
Сердце заколотилось учащенно под комбинезоном.
— Что с ней?
— Приезжай.
— Марина, твою… — Он скрипнул зубами. Взял себя в руки. — Что с моей дочерью?
— Нормально все. Но ты должен приехать, — она выдержала паузу и добавила: — Пожалуйста.
— Ладно. Ладно, черт.
Высоцкий пел про кривые зеркала, отражающие волчий оскал. Глебыч выключил пилу.
— Мужик. — Антон потоптался. — Надо отлучиться.
— Сдурел? А работать кто будет?
