— Задушу, слышишь?
Прерывая истерику, в металлическом шкафчике справа задребезжало. Рюмины обернулись на перекошенную дверцу.
— Это просто крысы, — сказал Смирнов. — Их здесь полно. Не отвлекайтесь и слушайте внимательно.
— Малышка. — Антон заглянул в расширенные глаза Марины. — Мы через это пройдем. Мы справимся.
— Ты обещаешь?
— Клянусь.
Марина растерла слезы по щекам и кивнула.
— Что нам делать? — спросила она.
Смирнов закатывал связанной Ане рукав.
— Когда Пиковая Дама выйдет, она будет дезориентирована. Она попытается найти новое убежище. Сопротивляйтесь и не впускайте ее в себя.
— Как?
— Аню она долго подтачивала, днями искала лазейки. И Аня почти ребенок. С вами у нее не получится так просто справиться. Времени мало, а вы — взрослые сформировавшиеся люди. Закройтесь мысленно, дайте отпор, откажитесь от нее.
— А если она вселится в какого-нибудь пациента наверху? Или в медика?
— Они слишком далеко. Мы трое — единственная ее возможность удержаться в физическом мире.
— Откуда вы взяли это? — спросила Марина.
— Дошел эмпирическим методом. — По лбу Смирнова струился пот. — Не найдя нового жилища, Пиковая Дама уйдет в свое зазеркалье.
— Не уйду, — прошипела Аня. Ее глаза пылали кромешной чернотой. По операционной распространялся запах застоявшейся воды, гнили и тухлого мяса. — Там холодно, а с вами так весело… Весело! — Тело воспарило над столом, но ремни удержали и бросили его обратно.
— Помогайте! — прикрикнул Смирнов.
Антон очутился рядом, надавил ладонью на солнечное сплетение дочери. Электронная машинка выплевывала бумажную ленту с зубчатым рисунком кардиограммы. Сердце Ани колотилось со скоростью двести пятьдесят ударов в минуту.
— Ты пожалеешь, ублюдок, — просипела тварь. — Утоплю, паскудина!
Смирнов ввел в вену иглу.
— Папочка! Не надо, прошу! — Голос изменился, стал жалобным и тихим. — Мне так больно… так больно…
Антона словно резали по живому пилой, потрошили бритвами внутренности.
— Готово. — Смирнов убрал шприц и оттащил родителей от стола.
Аню трясло. Она рвалась и выгибалась, ремни, растягиваясь, белели. Шея девочки вздулась, лицо набрякло и побагровело. Сердечный ритм зашкаливал за триста ударов в минуту. Жуткий крик метался раненой птицей по подвалу, хлопал о стены, рождал эхо. Крысы замолкли, слушая этот предсмертный вопль.
А потом, после нескольких невероятных проб освободиться, Аня обмякла на столе. Содрогнулась каждым мускулом и затихла. ЭКГ разматывала, шурша, бумажную полоску со сплошной прямой линией.
Сердце Ани больше не билось.
Она умерла на глазах отца.
47
Ничего не происходило.
Бездыханная девочка лежала, склонив голову влево, мокрые волосы спутались и заштриховали завитками лицо.
— Назад, назад, — бубнил Смирнов. В вытянутой руке он сжимал часы. Таймер отсчитывал секунды. Пятнадцать. Двадцать.
Марина впилась зубами в кожу на запястье. Антон ощущал, как с каждым мгновением под ребра вколачивается по гвоздю. Перед глазами темнело, он не понимал, лампы это норовят погаснуть или разум. Ужас испепелял душу.
Двадцать пять секунд. Двадцать семь…
Лента кардиограммы свесилась со стола. Машинка чертила самую страшную из возможных линий.
— Так и должно быть?
— Не знаю…
Гудение ламп и цоканье крысиных коготков. Шелест бумаги. Журчание труб.
— Мы поймем, когда она выйдет? — спросила Марина, не сводя с дочери глаз.
— Поймем, поймем…
Таймер отмерял минуту. Целую минуту в этом мире не было Ани!
Антон вспомнил, как возвращался домой, а дочурка бежала навстречу, распростерши для объятий руки, и он подхватывал ее и кружил.
Минута двадцать. Ничего.
— Реанимируйте, — прошептала Марина.
— Рано.
Марина завыла, как мать-волчица над гибнущим детенышем.
— Антон, заставь его!
Антон окоченел.
— Ты что, не видишь? Он убивает нашу дочь!
— Постой…
Лента сворачивалась колечками на полу. Цифры мелькали на таймере. Минута сорок. Минута пятьдесят.
— Ну же, — проговорил Смирнов. — Давай, сволочь! Давай!
В голове Антона прозвучали слова Экзорциста: «Она попытается найти новое убежище».
Пиковая Дама цеплялась за наш мир. Она искала оболочку.
Оттолкнув Смирнова, Антон ринулся к столу и схватил Аню за плечи.
— Вылезай! — завопил он. — Переходи!
— Две минуты… — сказал Смирнов.
Антон припал к груди дочери.
— Выходи… — проскулил он.
И Дама вышла. Антон почуял смрад разложения, гноя, сладкую вонь протухшего мяса. Он отшатнулся и воззрился на дочь. Связанная ремнями, перед ним лежала Пиковая Дама. Тощее тело в наростах, в шишках, язвах. Дряблая шея, суставчатые пальцы с нестрижеными бурыми ногтями. Асимметричное лицо, бешеное пламя в дырах глазниц.
Чудовище заверещало. Муха, выпорхнув из пасти, полетела к Антону, скользнула меж пересохших губ. Антону казалось, он превратился в перчатку, которую выворачивают наизнанку. Крики Марины и сиплые приказы Смирнова оборвались.
Чик.
Антон оглянулся, обнаружив, что подвал исчез. Исчезла лежанка, и дочь, и Экзорцист, и бывшая жена.
Он находился в длинном, бесконечно длинном ветвящемся коридоре. В зеркальном лабиринте, один, но окруженный сотнями близнецов. Отражения поворачивались вразнобой, водили в затхлом воздухе руками: каждый по-своему, неотрепетированно, с небольшой погрешностью. Некоторые дублеры просто стояли и смотрели на Антона, злобно скалясь.
За их спинами, в недрах зазеркалья, извивались дымчатые щупальца.
Антон попятился, врезался в преграду. Попробовал бежать, но едва не сломал нос о выросшее впереди зеркало. В глазах двоилось. Клоны ухмылялись, двигаясь вокруг, сужая кольцо.
— Покажись, — потребовал Антон.
— Покажись, покажись, покажись, — продублировали подделки. Темный силуэт сформировался за неровным строем отражений.
Пиковая Дама приближалась, сметая с дороги дублеров. Растопыренные пальцы метили в Антона, пасть раззевалась, челюсть болталась у ключиц. Она жужжала, как рой мух, и щелкала, как ржавые ножницы, шла из глубин — через границу — в мозг Антона.
Чик. Чик. Чик.
