В стенах за обоями щелкали портняжные ножницы.
Марина пошла к дочери: шаг, второй — на глазах Антона ее откинуло назад, она сбила Смирнова с ног. Оброненный фонарь покатился по половицам, высвечивая щупальца, роящиеся вокруг.
Антон закричал от кипящей ярости и пополз. Каждое движение стоило нечеловеческих усилий. Будто он тащил на себе невидимый груз. Черепаха со стокилограммовым панцирем.
Луч буравил темень, озарял обои с обезумевшим и ожившим орнаментом. Антон выпростал руку, схватил фонарь, вырвал его из незримых лап.
— Боже, сделайте что-нибудь! — запричитала Марина. — Она же ее убьет!
Антон ткнул лучом в зеркало, поднял взгляд.
Женщина в черном заполонила овал. Непостижимым образом она была выше и больше отражающей поверхности. Руки-ветки струились вдоль туловища. Перепачканные в глине ноги подпирали пол безобразными шишковатыми ступнями, из костяшек прорастали костяные шпоры. Тварь перебирала длинными пальцами и щерила пасть, а щупальца клубились вокруг, как сгустки тумана.
— Сюда! — крикнула Марина. — Сюда свети!
Антон тяжело перевернулся на спину. Тьма вдавливала в половицы, на грудь будто кто-то взгромоздился. Непрерывное щелканье приближалось, болотная колыбельная сводила с ума. Он направил луч на голос. Марина схватила дочь сзади, оплела, баюкая, одновременно пытаясь оттащить Анины руки от ужасно покрасневшего горла.
— Доченька! Дыши, дыши!
Язык вывалился изо рта Ани. Отпечаток чужого пальца алел под гландой. Шея взбухла.
Антон пополз к своей семье, продираясь сквозь ад, сквозь вой и грохот. Распахнувшаяся форточка лязгала, по Аниным плечам сыпались остриженные волосы.
Внезапно в поле зрения возникла Катя. Подбежала, отмахиваясь, нащупала что-то и гортанно вскрикнула. Антон смотрел очумело, как девушка ковыляет к окну.
Не дойдет… сломается веточкой на полпути.
Но она дошла. Уперлась в подоконник и выбросила кольцо в ночь. Форточка тут же захлопнулась. Аня осела на руках матери. В коридоре зажегся свет, образовав вокруг растрепанной Марининой головы желтый нимб. Марина хлопала дочь по щекам и рыдала.
— Почему она молчит? Почему?
Антон, которого больше не держали щупальца мрака, поспешил к Ане.
— Зайка… любимая…
Девочка открыла глаза.
— Слава богу, — прошептала Марина, орошая слезами бледное личико.
Аня дышала свободно, и синяки исчезли с горла, словно померещились. В метре от них Смирнов потирал ушибленный затылок. Катя сползла на пол и прислонилась к батарее.
— Старый я стал, — пожаловался Экзорцист.
Антон взял безвольное запястье дочери и прижал к губам. В тишине разрушенной гостиной Аня проговорила слабо:
— Я отказалась от ее кольца. И от нее самой. Я сказала, что не боюсь ее.
— Ты — моя героиня.
Антон поцеловал дочь и оглянулся на зеркало.
Пиковая Дама сгинула.
Он почувствовал: теперь — окончательно.
37
Рассвет выбелил небо, прогнал морок. Первое безоблачное утро ветреного марта вступило в свои права. Его короной было солнце, его гимном было щебетание птиц. Его мантией был аромат весны, аромат надежды.
А на дачной кухне пахло жарящейся яичницей и кофейными зернами. Марина хлопотала у плиты. Катя и Аня спали в гостиной, под общим одеялом, и снилось им что-то легкое и радостное, судя по выражениям лиц. В ванной Смирнов шумел водой.
Игральные карты и пластинки на полу подтверждали, что события прошедшей ночи не примерещились Антону.
— Как девчонки? — спросила Марина.
Антон вошел на кухню, наслаждаясь утренними ритуалами, нехитрым запахом еды, профилем бывшей супруги.
— Спят, сурки.
Антон бросил в мусорное ведро разодранную книгу. Подумал о другой книге — упакованной в коричневую самодельную обложку, схоронившейся в саквояже Смирнова. «Плач Ирода». Сколько демонов могут пересечь границу миров, если случайно прочесть заклинания, собранные в ней? Пиковая Дама, заячья маска… кто еще? Кровавая Мэри, безрассудно вызванная подростком Антоном? Чертов Кощей Бессмертный?
— Помнишь, — сказал Антон, чтобы переключиться мыслями, — я всегда готовил завтрак.
Марина улыбнулась:
— Нет, не готовил.
— Готовил! Легендарные завтраки Антона Рюмина.
— Вы бредите, мужчина. — Марина улыбнулась. Как давно Антон не видел ее улыбку и как освещала она красивое лицо! — Я помню твой знаменитый завтрак в постель.
— Ты… о господи. — Антон покачал головой. — Это был провал.
Они тогда переспали впервые — нет, не так. Они занялись любовью. Антон опасался, что нежность — запредельная, колоссальная — расплющит его. Он встал раньше Марины, чтобы сделать сюрприз. Пожарил гренки, накрошил салат. Украсил поднос букетиком подснежников. На подходе к кровати он споткнулся, и гренки разлетелись по постели, кусочки помидоров осыпали проснувшуюся Марину.
— Знаешь, что самое смешное? — спросил Антон. — Твое выражение лица. Ты почти не удивилась. Словно ожидала чего-то подобного. Мол, ну да, он придурок. Я подозревала.
— Не совсем так, — поправила Марина. — Я подумала: «Он придурок, но очень милый придурок. Он может стать моим придурком».
Улыбка пропала, когда Антон приблизился, вглядываясь в ее бездонные глаза. Он нашел ее руку, и она сжала крепко пальцы. Их лбы соприкоснулись, потом носы, потом губы и языки. Ресницы Марины затрепетали, она обняла Антона так сильно, как только могла, опустила голову на его плечо.
Перед мысленным взором всплыл коллаж из фотографий.
Вот Марина сворачивается клубочком под боком и шепчет: «Я в домике». Вот она выходит на берег, отряхиваясь, а Эгейское море облизывает ее загорелые икры, не желая отпускать. Вот она лежит на кушетке, доктор водит трансдьюсером по влажному животу и показывает Марине и Антону их будущее, крошечное, но предсказуемо счастливое.
— Сегодня — Прощеное воскресенье, — вспомнила Марина.
— Тогда прости меня, — попросил Антон.
— А ты — прости меня.
И они поцеловались снова. И снова. И еще раз.
38
Солнечные лучи пронзали комнату.
— Не бойтесь, — сказал Смирнов.
Девочки переглянулись, взявшись за руки, несмело шагнули по обрывкам страниц к зеркалу. Будто подходили к тигру, но тигр был упрятан в надежную клетку.
— Что вы видите?
— Только себя, — сказала Аня после паузы.
— Так и работают зеркала, — улыбнулся Смирнов.
