— Ну я тебя! — Матвей хлопнул снова, не дал злодейке упорхнуть. — Допрыгалась, зараза?
Он приподнял ладонь.
Муха безмятежно сидела на своем месте.
Матвей вспомнил ни с того ни с сего: летом умерла бабушка и зеркала в доме завесили вуалями. Мама запретила снимать ткань, говорила, что в течение девяти дней после смерти душа человека витает на земле, а зеркала становятся вратами в потусторонний мир. Заглянешь случайно и увидишь покойника. Матвей смеялся над суевериями. Двадцать первый век, айфон, «Тесла» и Илон Маск, а тут средневековая ересь. Мама была непреклонной. И ладно бы зеркала — она каждую отражающую поверхность задрапировала, даже монитор компьютера. Оставила Матвея без «Доты» на девять долгих дней. Приходилось играть украдкой и украдкой отгибать ткань, чтобы выдавить прыщик или сбрить с подбородка пушок.
— Эй, — неуверенно пробормотал Матвей.
Муха взлетела, но не вперед, к Матвею, а назад — внутрь зеркального пространства. Точно существовало только отражение насекомого, но не оно само.
Матвей оглянулся, выискивая в ванной странную муху.
— Чушь, — буркнул он. — Спряталась.
Прошуршал шторкой, поморгал.
Это из-за пара. И из-за маминых, а потом и Катиных баек.
Не бывает никаких врат. Как не бывает Пиковых Дам, Кровавых Мэри и Кэндименов. Сказки для доверчивой детворы. Для Аньки.
Матвей показал отражению средний палец. Завернулся в полотенце и вышел из ванной.
За притворенными межкомнатными дверями транслировали телевикторину.
— Именно это вещество монах-францисканец Джон Пекам наносил на стеклянные зеркала.
— Серебро, — мама вслух отвечала на вопросы.
— Верно, — сказал ведущий. — Это олово. Самое дорогое зеркало, хранящееся сейчас в Лувре, принадлежало…
— Людовику Четырнадцатому, — сказала мама.
— Марии Медичи, конечно, — сказал ведущий. — Муранские зеркала…
Матвей скользнул в спальню и прикрыл дверь, заглушая звуки телевизора. Скинул полотенце, достал из гардероба банный халат. Сел за компьютер. Зажужжали гитары, «Гансы» запели «Ноябрьский дождь». Он кликнул на ярлычок браузера.
Свежее сообщение от Чижика.
«Анька откладывает кирпичи». Прошел по ссылке, улыбнулся.
Бледное Анино лицо расплывается в старинном потрескавшемся зеркале. Позади борются со смехом Катя и Чижик.
«Пиковая Дама, приди».
«Надо же, поверить в такую чепуху»…
«Громче!» — командует Катя на видео.
У ролика уже десять просмотров.
«Пиковая Дама, приди».
Матвей повозил мышкой. Периферийным зрением уловил движение в воздухе. Мечущуюся точку справа. Муха прошмыгнула следом в комнату и летала у распахнутого шкафа-купе.
Матвей нашарил глянцевый журнал, скрутил трубочкой и привстал.
— Цыпа-цыпа-цыпа…
Гитарное соло Слэша оборвалось, будто с патефонной пластинки соскочила игла. Из колонок скрипело, дул ветер. Муха спикировала в гардероб.
«Пиковая Дама, приди», — в третий раз сказала Аня.
Пискнув роликами, дверца шкафа проехалась по направляющей, захлопнулась — и в ростовом зеркале отразилась спальня.
Матвей с журналом.
И женщина в черном.
3
Аня щелкнула рукояткой — газовая горелка расцвела лепестками огня. Сине-красный мотылек затрепетал под брюхом чайника. Аня бросила в чашку пакетик, отвернулась к окну. Мартовское небо было нахохленным и угрюмым. Солнце спряталось за пепельными облаками. Каркасы недостроек оккупировали вороны. Из цементных бассейнов торчали штыри арматуры, танцевали растяжки на ветру. Редкие прохожие брели к жилым домам, розовым и опрятным среди грубых серых заготовок. Рекламный щит обещал к осени гипермаркет и развлекательный центр с 3D-кинотеатром, но пока весенние дожди омывали неряшливые остовы, взрыхляли грязь вокруг новенькой детской площадки. С высоты пятого этажа Аня видела собачников на пустыре, даму в красном пуховике, толкающую коляску. Видела траурные полчища ворон над крышами.
Трель звонка оторвала от созерцания пейзажа. Мама! С конфетами и, возможно, книгами. Недавно Аня добила «Гарри Поттера» и требовала новых приключений.
Но в подъездных сумерках стояла не мама. Матвей. Запыхавшийся, будто не воспользовался лифтом, а бежал по лестнице с четырнадцатого этажа. Растрепанный, что необычно. Внимание Матвея к собственным волосам было неисчерпаемым источником чижиковских подколов.
— Привет, — улыбнулась Аня.
Потом вспомнила, что вообще-то обиделась на ребят за розыгрыш, и улыбку убрала.
— Можно войти?
Аня пожала плечами. Попятилась, пропуская Матвея. Парень скинул обувь, повертел головой. Взгляд задержался на темном пятне справа: гостиной, заставленной антиквариатом. Там отражало сплошной мрак зеркало, усыпанное мушками и расчерченное трещинами.
— Давай поговорим. — Матвей сам направился в спальню Ани. Без приглашения сел на заправленную кровать. Он явно нервничал. Аня оседлала офисное кресло. Ей вдруг стало не по себе, неуютно стало в компании с приятелем. И чего он так косится на трюмо?
Аня тоже покосилась. Зеркало — нормальное, не двухсотлетнее — оклеивали стикеры и коллаж из фотографий. Папа обнимал маму в луна-парке. Шестилетняя Аня съезжала с горки. За ворохом фантиков отзеркаливалась комната, хозяйка и ее гость.
Матвей кашлянул. Потупился на свои ступни в полосатых носках.
— Я ее видел.
— Катю?
— Женщину в черном.
Аня онемела. Над головой визитера нимбом светились гирлянды, так и не убранные после новогодних праздников. Если он притворялся — что значит «если»?! — то притворялся мастерски.
— Перестань, — насупилась Аня. — Надоело. Это и неделю назад несмешно было.
— Ань. — Матвей почесал подбородок. Его пальцы дрожали. — Я не шучу. Я слышал, как она копошится, скрежещет. Видел ее в зеркале. Как тебя вижу.
— Ну конечно. — Аня посмотрела в темный коридор. Оттуда будто холодом веяло. Не открылась ли форточка на кухне?
— Кати дома нет, — заторможенно говорил Матвей. — И Чижика. Я только тебе могу рассказать.
— Матюш, — раздосадовалась Аня, — мне не пять лет. Думаешь, я не понимаю…
Матвей прервал ее жестом.
— Помнишь, Катя про ножницы рассказывала?
— Помню. А еще помню, как Чижик нас снимал и видосик на канал загрузил. Как ты скакал, и…
— Мы же не знали. — Голос звучал изломанно, сипло. Ему бы в кинематографический университет поступить, или где там учат будущих актеров?
