— Эй, Чижик! Ниндзя! Балалайку свою забери.
Подъезд гудел сквозняками, урчал, как голодная утроба. Створки лифта были распахнуты. Антон представил пассажира, которого в кабине нет, — только отражение в заплеванном зеркале.
Он вновь посмотрел на экран.
Переписка заканчивалась весточкой от Hanter1971:
«Будьте крайне осторожны, не разозлите ее».
16
Аня выбежала из подъезда, замерла, будто врезалась в невидимую стену, будто поразилась, что на улице успело стемнеть. Поискала отца: он топал к машине, сунув в карманы руки.
Четырнадцатиэтажное здание мерцало веселыми огоньками, как новогодняя елка, но вокруг водили хоровод черные монстры — недостройки. Оцинкованный забор украшала табличка «Гулять по территории опасно для жизни!». Почему на зеркалах не пишут подобных предупреждений: «Не играйте! Опасно!»
— Пап!
Отец повернулся.
Слова застревали в глотке. Ветер остужал горячую кожу.
— Ты чего полуголая?
— Я…
Аня запахнула куртку. Она помнила, как два года назад у одноклассницы Лены развелись родители. Аня тогда сказала себе: с моими родителями такого не случится. Они любят друг друга, хоть и ссорятся часто.
Ошибочка.
Аня — не маленькая — знала, что разошлись мама с папой потому, что «она слишком деловая», а он «не хочет развиваться».
Но почему, если им было плохо вместе, порознь они не казались счастливыми? Мама вечно раздраженная, злая, похудевший отец… Может, некоторым людям нравится быть несчастными и печальными?
— Пап, не уезжай, пожалуйста.
— Зайка, я должен.
— Не должен. — Подмывало, как в детстве, окольцевать его руками, ткнуться в колючий свитер носом. — Переночуй у нас.
— Меня Глебыч убьет.
«А меня, — подумала Аня, — убьет женщина с черным ртом».
Конечно, не было никакой второй рации. Это Пиковая Дама трещала и щелкала ножницами. Аня видела в зеркалах. Сперва смутную тень. Потом лицо, щупальца, тощие лапы.
Пиковая Дама подбиралась к ней. Во сне облизывала лезвие ножниц гноящимся языком и ухмылялась. Она отрезала нити, на которых крепилось сердце Матвея, но главной ее целью была Аня.
— Пап, съезди в мастерскую и возвращайся.
Он нагнулся, уперся ладонями в бедра.
— Я завтра приеду, ладно?
— Нет, — заупрямилась Аня.
— Они развели тебя. Это урок. Нужно тщательно выбирать друзей.
— Дело не в них.
— Утро вечера мудренее. — Он приподнял ее подбородок пальцем, улыбнулся. — Завтра в торговый центр сходим, мороженое поедим. Твое любимое, фисташковое.
Она терпеть не могла фисташковое мороженое.
Не слушая уговоров, отец открыл дверцы автомобиля. Магнитола шипела помехами. Аня заметила, как нахмурился папа.
— Дуй домой, — бросил он, садясь за руль. — Все устаканится.
Шум помех смешивался с шелестом ползущего по тротуару бумажного сора, целлофана и прелой прошлогодней листвы.
«Пускай она сломается», — взмолилась Аня.
Машина тронулась, покатила, разбрызгивая лужи. Затлевшие фонари оттенили унылые каркасы за оградами.
Аня смотрела, как уезжает отец, и задавалась вопросом, увидятся ли они снова? Не найдут ли ее окоченевшей в постели, с остриженными под ноль волосами?
Звездочки фар потухли в сумерках. Аня побрела к подъезду, опустив голову, подобрала рыжий осколок кирпича, валявшийся у бордюра.
«Я ей не сдамся», — твердо решила она.
В подъезде Аня убедилась, что за ней не наблюдают, и вызвала лифт. Слушая скрип лебедок, встала напротив кабины и крепко зажмурилась. Створки дверей отворились лязгнув.
— Получай, — прошептала Аня.
Кирпич полетел в кабину. Зазвенело, осколки осыпали пол. Лифт стал свободным, безопасным.
— Выкуси, — сказала Аня.
17
Hanter1971: «Закройте зеркала, они усиливают ее влияние».
SannyaNindzia: «Если убрать зеркала, она исчезнет?»
Hanter1971: «Нет, но активность снизится. Если она наберется достаточно сил, станет очень опасной».
Вспоминая свой диалог с Экзорцистом, Саня вдруг ощутил прилив злости. Надутый индюк, Экзорцист притворялся специалистом по всему на свете, но сам сидел в своей безопасной берлоге, обложился книгами и лишь читал о паранормальных явлениях. Теоретик, он не нюхал пороха, а Саша нюхал. Порох пах полиролью, которой начищали пол в крематории.
Мама, завсегдатай психологических тренингов, учила, что из любой ситуации надо извлекать пользу. Что ж. Один плюс таки был. Это жуткая неделя сблизила его с Катей. Расставаясь на лестничной клетке, она даже чмокнула Сашу в щеку. Конечно, вовсе не тот поцелуй, о котором он мечтал вот уже четыре года, но и так сойдет…
— Мам, ты дома?
Квартира ответила тишиной. Тишина была ложной. Прислушавшись, Саша различил какофонию звуков: бурчание труб, вой ветра за окнами, подозрительный шорох из спальни.
— Ма?
Саша запер дверь, щелкнул выключателем. Коридор осветился — тьма попятилась в смежные помещения. Он выгрузил уоки-токи на тумбу, медленно разулся.
Темнота казалась притаившимся, изготовившимся к прыжку зверем. Фантастическим хищником о четырех головах, по числу комнат.
— Спокойствие, только спокойствие, — Саша спародировал интонации Карлсона. Повесил на крючок куртку. Подошел к приоткрытой межкомнатной двери. Там, в маминой спальне, сторожило ростовое зеркало, сквозь которое твари из преисподней могли войти, не пригибаясь.
Саша закатал рукав и сунул пятерню в щель. Будто в прорубь: темнота сожрала кисть. Он похлопал по стене, сжавшись от мысли, что чьи-то острые зубы сейчас вопьются в мясо, освежуют.
Пальцы нащупали выключатель. Вспыхнули лампочки, прогоняя темноту. Тот же трюк он проделал в остальных комнатах. Хмыкнул, удовлетворенный.
Слух уловил шуршание.
Саша выскочил из кухни. Свет в коридоре погас. Зато горела красная лампочка уоки-токи. Будто глаз, выискивающий добычу. Шкала громкости колебалась. Держась у стены, Саша добрался до выключателя — и люстра засверкала поддельным хрусталем. Громкость на шкале рации опустилась до нулевой отметки. Ни шороха, ни чужого дыхания из динамиков — дыхания, которое ощущаешь физически: теплые волны воздуха и смрад раскопанной могилы.
— Все хорошо, — сказал Саша пустой квартире.
* * *
В ванне, зажмурившись, он залепил зеркало пакетом. Если там и было какое-то лицо, то лишь сморщенное отпечатанное на целлофане лицо Анджелины Джоли.
