— Да, — ответил арлекин. Его голос был пением хрустального ручья и сопровождался эхом.
Графиня уже поворачивалась обратно к Оле.
— Что, да? — выкрикнула Оля. — Что означает твое «да»?
— Да, я так сказал.
— А это правда? И дети не умерли зря?
— Это правда? — тихим, почти человеческим голосом спросила Пиковая Дама.
Нергал захохотал. Вероятно, он мог соврать, и, вероятно, черная измученная душа Анны Верберовой не почувствовала бы лжи, но это был славный момент, чтобы посмеяться.
Он лаял как собака, брызгая слюной, — насмехаясь над женщиной, погубившей стольких сирот ради своего щенка, он хлопал по крыше «ауди» наманикюренной пятерней.
Какими же жалкими и глупыми были людишки!
Пиковая Дама все поняла. Она завыла, вцепившись в лысый череп. Челюсть упала на грудь, поддерживаемая сухожилиями, щупальца вздыбились. Графиня кричала от боли и горя. Ее крик вышиб ветровое стекло на капот. Свеча погасла, автомобиль ослеп на одну фару. Из радиатора повалил дым. Зашипев, лопнули шины, покатились прочь диски. Металл корежился, машина складывалась пополам.
Оля метнулась в салон, разгребла руками паутину.
— Артем!
— Я здесь! — выдохнул мальчик.
Оля выскребла брата из липких сетей и прижала к груди.
— Я не испугался, — сказал Артем на ухо.
— Мы уходим, — прошептала Оля.
Автомобильный аккумулятор издох — и зазеркалье погрузилось в кромешный мрак. Длинные пальцы схватили Олю за шиворот, вынули из сплющивающегося салона и швырнули прочь. Но объятий она так и не разжала. Она…
…Распахнула глаза — и вода потоком хлынула из горла. Казалось, в желудок закачали литры холодного супа, он лился изо рта, из ноздрей.
— Живая! Живая! — воскликнул Женя, подпрыгивая от счастья.
Игорь Сергеевич перевернул Олю. Она продолжала надсадно кашлять и выплевывать воду, но взгляд выискивал в свете ламп брата. В голове то темнело, то полыхало белым огнем. Изголодавшиеся легкие заново учились принимать кислород.
— Тема…
Тело брата выгнулось, лопатки отлепились от пола. Его вырвало, но не водой, а волосами. Из глотки полезла длинная влажная колбаса разноцветных волос. Так коты выкашливают комки шерсти. Вода не пошла из его желудка и легких… возможно, потому, что в купели не было воды. Только мокрицы и жуки, только мелкая лужа на облицованном плиткой дне. Очередной морок проклятого подземелья.
Оля подползла к брату и помогла освободить рот от волосяной пробки. Артем смотрел слезящимися глазами, дышал часто и неглубоко. Оля стиснула его в объятиях.
Игорь Сергеевич и Женя наблюдали, потрясенные.
— Где… где вы были? — Игорь понимал, как абсурден вопрос.
Все это время Красновы были в подвале — мертвый Артем лежал возле бассейна, а Оля плавала в… Он покосился на осушенные желоба. Не важно…
— Мы были в ее мире, — тихо, но отчетливо сказала Оля. И добавила, обернувшись: — Разбейте зеркало. Запечатайте ее скорее!
Женя не мешкал. Он поднял ножку кровати и направился к постаменту. Зеркало замерцало статическими помехами, как ненастроенный телевизор. На «экране» корчились люди, и это напоминало средневековые гравюры, изображающие ад. Женя увидел свою бабушку, Алису, Кирилла и Соню. Игорь увидел Юру Сотникова. Оля увидела мужчину, знакомого ей лишь по фотографиям, — папу. Рядом стояла мама — ее видел и Артем.
Женя ударил что было сил. Металлический набалдашник грохнул в отразившуюся серую морду с бездонными скважинами глазниц. Осколки брызнули во все стороны, и Жене пришлось заслониться ладонями. Куски зеркала мстительно впивались в предплечья, казалось, их потоку не будет конца.
Поместье захрипело. Завибрировали фундамент и сам воздух. Вещи воспаряли вокруг оцепеневших людей. Куклы, посуда, книги, страницы, электрические лампы, маски, подсвечники. Заискрились провода. В восточном и в западном крыле взорвались флуоресцентные трубки, койки взбрыкнули ножками, залязгали дверцами шкафы. В столовой треснула витрина прилавка, в кабинете истории упала доска, обнажилась заплесневевшая побелка и торчащая из дыры мумифицированная морда барсука. Кости дохлых животных захрустели в стенах. С каминной полки посыпались фотографии учителей. В директорской ноутбук вздулся черным смердящим пузырем.
Картины падали, рамы разлетались на куски. Арлекин, гончие крысы, натюрморт с обглоданной человеческой рукой, полотна, нарисованные Яковом Всеволодиным в припадке безумия, — все валилось на пол, друг на друга. В нише лопнуло зеркало, из чаши фонтана хлынула вода, черная от насекомых, что закупоривали трубы. Жижа капала с мраморных пальцев безучастной нимфы.
Семейство ежей смотрело из-за кустов, как окна особняка полыхают, отражая самую яростную грозу, но небо было звездным: ни намека на гром и молнии. Ежи фыркали и принюхивались.
Оля подумала, что интернат сложится сейчас карточным домиком и верхние этажи погребут их под тоннами камня. Так случалось в кино, когда зло покидало свое гнездо. Но антиквариат посыпался вниз, устав парить. Гул прекратился, все закончилось.
Ветерок развеял туман, и фонари зажглись, озарив парковку и единственный автомобиль — пустую «Ладу» с отворенными настежь дверцами.
— Вы в порядке? — спросил Игорь Сергеевич, склоняясь над Красновыми.
Оля осмотрела брата. Он кивнул и спрятал лицо у нее на груди. Он подумал: «Смогу ли я перестать вспоминать пауков в машине?» Решил, что, наверное, нет. Но он поступил правильно, отдав паукам куклу. Монстры растерзали морячка, а Артем остался жив.
— Как… — Игорь Сергеевич запнулся, подыскивая слова. — На что похож ее мир?
— На место, где нет надежды. — Оля поцеловала Артема в висок, принюхалась к его волосам. Сказала, обувая кеды: — Я встретила там Соню с Кириллом. И Алису.
— Алиса умерла, — сказал Женя обреченно. — Я тоже видел ее здесь.
— Надо сообщить ее маме.
Женя подал Оле руку, она подсобила брату.
— Оль… — замялся Женя. — Прости меня. Я…
— Не за что просить прощения. — Она похлопала его по плечу. — Спасибо.
Четверо уходили ковыляя — из подвала, из лап темноты.
— Кто куда едет? — спросил Игорь Сергеевич, придерживая треснувшую посредине дверь.
— Я поеду в Казань. Хочу увидеть бабушку. Мертвая она или живая. Хочу запомнить ее настоящей, а не… — Женя не договорил, тяжело вздохнул.
Каждому из них предстояло учиться заново жить с образами, роящимися в головах. С осознанием хрупкости физического мира.
— Мы посадим тебя на поезд, — сказал Игорь Сергеевич. — Оля? Вы поедете к отчиму?
— Мы ему не нужны. — Оля вела брата мимо картин в расколотых рамах. — И он не нужен нам.
