— Я поверила, что ты ее можешь убить…
— Я теперь Разбойницу в «Снежной королеве» играю, — Ленка вытирала глаза оказавшимся под рукой кухонным полотенцем, — Так что все о'кей…
Белые голуби
Белые голуби — это, конечно, красиво. Но для храма — сущая беда.
И если Федька не перенесет куда-нибудь свою голубятню, то уборку, подобную сегодняшней, придется делать каждую неделю. А кому? Ревностных, хотя и сварливых помощниц — подвизающихся при храме бабушек — не пошлешь отмывать двухметровую ограду из красного кирпича, украшенную чугунным литьем, которую и облюбовали милые птицы.
И на колокольню бабушки тоже не очень-то полезут.
Отец Вячеслав был единственным священником в селе, которое, казалось, и Бог забыл. И все вопросы — большие и малые — именно ему приходилось обдумывать, входя в малейшие детали.
Ирине до родов осталось два месяца. Она и так не щадит себя: к престольному празднику собралась делать привычную дорожку из скошенной травы, усыпанной розами — от ворот храма до входа в него. В Пюхтицком монастыре подсмотрела, и терпенья достало ей — повторить. Прихожане первый раз — ахали, ступить не решались.
— Никак Владыку ждете? Для кого красота такая?
— Для вас, для вас, дорогие, — повторяла Ирина, и манила рукою — идти.
И записи духовных песнопений, что теперь звучат в храме до позднего вечера — тоже ее дело. Кто бы и когда ни пришел — открыты двери. И тихо, будто — вдали, будто — с небес — мужской хор.
Порой и лучше придти, когда никого нет. Поставить свечу. Сказать, что хотел, Богу. В такие минуты не стоит смотреть в лица прихожан. Отец Вячеслав проходил, опустив глаза. Как бересту — огонь: в изгибы, в изломы, в муку; так и тут: все чувства на лицах — в неведомых страстных просьбах.
Отец Вячеслав никогда не считал, что ему дано многое. Может быть, кто-то и читает мысли… Правда, плачущий ребенок обычно успокаивался, стоило священнику положить руку на детскую головку. На крестинах у отца Вячеслава всегда тихо бывало. Но какой, верно, тяжкий и ответственный дар — видеть, что делается в чужой душе… С чего это он к душе подошел? Начинал-то — с голубей…
— А голубям не иначе как…
— Шеи посворачивать, — мягко закончил знакомый голос, — Но лучше — Федьке.
Отец Вячеслав быстро повернул голову. В дверях стояла, стояла… но еще время нужно было, чтобы разглядеть.
В последние годы зрение у него ухудшалось стремительно, вплотную подводя к слепоте. И в областной клинике, где он раз в полгода лежал, с переменами к лучшему не обнадеживали.
— Следующий субботник за мной, — сказал тот же голос, — И рогатку сделаю для Иосифовны.
Вот когда он узнал:
— Славушка!
Это была старая знакомая. Когда он только получил назначение сюда, во время первых же служб, обратил внимании на пару. Бабушка с внучкой стояли обычно близ иконы «Умиление», столь любимой Серафимом Саровским. Белокурая девочка лет пяти еще путала порою руку, которой надо креститься. Бабушка — высокая, худощавая, с интеллигентным лицом, в светлой кружевной накидке, вместо привычного женщинам — платка. Он тогда еще подумал, присмотревшись к ней, что знает она службу не хуже него.
Славку по осени увезли в город, а дружба с Наталией Сергеевной скрасила им с Ириной несколько лет.
Ее дом был в пяти минутах от храма, возле святых источников. Когда-то считали их просто родниками — бьют два ключа с удивительно вкусной водой, и березовая роща над ними — красиво.
Потом стали замечать случаи исцеления. Кто, хлебнув целебной воды, пьянство оставит, кого желудок томить перестанет, от кого темные мысли уйдут.
Набрали воды — повезли на исследование. Но чудо не объяснишь, и узнали только, что в ключах много серебра, будто святили водицу… Поставили тут всем миром часовню, и начали не только приходить за водою, но и приезжать издалека.
Наталия Сергеевна видела приезжих из окна, и именно ей было первое огорчение — смотреть на брошенные пустые бутылки и прочий мусор. Сама наводила порядок, а летом помогала ей Славка.
— Ну что за варварство, — повторяла Наталия Сергеевна, когда отец Вячеслав с матушкой приходили в гости.
В ее доме — деревянном, которому было уже, наверное, лет сто, все содержалось в отменном порядке. Никогда не скажешь, что воду сюда носят ведрами, из колонки. Белизною горели полотенца, завораживали сложным узором кружева.
Это не составляло стержень жизни, просто нельзя было иначе, надо — «держать тон». А действительно дорогое сердцу — книги. Большая библиотека, которою отец Вячеслав с матушкой Ириной с большой радостью начали пользоваться.
— Когда была война, и прежде, когда — революция, никто из нашей семьи книги не продавал. Всё продавали — украшения, одежду, бронзу… А о книгах и тогда мечталось — о тех, каких не было. Мама моя переписывала Диккенса от руки, — Наталия Сергеевна вздыхала, — Может, если бы папа успел…
Это была семейная легенда.
Еще во время гражданской — ее отец, бывший при прежнем режиме начальником почты, спрятал где-то довольно внушительную сумму — золотыми монетами, чтобы возвратить ее в казну, когда кончится «смута».
В 1938 году его неожиданно арестовали. Когда уводили, он не успел сказать домашним, где находится «клад». Были б эти деньги в руках — легче жилось бы семье в последующие годы. А так все держалось только на неустанном, с утра до поздней ночи — труде.
Наталия Сергеевна стала учительницей в сельской школе, преподавала литературу, в дома ждали свои дети, и всевозможные женские хлопоты: начиная с огорода, и заканчивая вязанием кружевных воротничков — дочкам к школьной форме.
Славка уже формы не носила. Она росла на глазах отца Вячеслава, проводя в деревне все каникулы, и совпадение их имен было поводом для домашних шуток. Мол, так они сроднились, что даже имя поделили пополам.
Ныне Славке… двадцать два… двадцать три уже… и нет на свете Натальи Сергеевны, и в прошлое лето Славка к ним не заглядывала, а теперь вот…
— Да где ж поселить тебя? К нам с матушкой пойдешь?
Была еще при крестильном помещении комната с громким названием «гостиница» — на две кровати, но там сейчас разместился Женя — молодой художник, приехавший расписывать храм.
— Да ни за что… Вы мне от бабушкиного дома ключ дайте.
Умирая, Наталия Сергеевна отказала церкви и дом, и библиотеку свою.
— Славушка, — смущение было на лице отца Вячеслава, — Не сможешь ты там жить сейчас. Там у нас в последнее время старушка жила одна, немощная совсем. В общем там, самое малое, ремонт делать надо.
Славка могла возмутиться… да что угодно могла. Но она засмеялась.
— Вот и займусь. Я на несколько дней всего к вам. Ну — что успею…
