И последнее, что она услышала, засыпая — стук копыт рядом — и мимо — и вдаль.
Глава 5. Так жили древние
C этой самой ночи народ дружно «заболел» лошадьми. Очередь на катания была расписана до конца смены. Зато несложная, в общем-то, работа археолога превратилась в сплошную пытку.
Разве это труд? Любому работяге скажи — обхохочется. До обеда раскопать квадрат метр на метр, после обеда еще один такой же. Но как вдохновить себя на этот подвиг, если ты на рассвете лег и на рассвете же нужно встать.
— Подъем! — обреченно кричат дежурные. Они тоже катались на лошадях, и им тоже хочется спать.
Древними старцами, кряхтя и разминая кости, ползут студенты из палаток. Никто не умывается, откладывая это на «после раскопа». Поеживаясь на холодном рассветном ветерке, все тянутся к костру, берут у дежурных кружки с чаем, отыскивают сонными глазами — на каком бутерброде повидла больше. И — дожевывая, дозевывая, досыпая на ходу, тянутся на раскоп.
Раскоп разделен на квадраты. На каждый из них встают двое. Парни копают, если можно так сказать. Копнул — и стой, пока твоя напарница не перетрет землю в пальцах. Находки выкладываются на бумажные листы с указанием номера квадрата и штыка.
Находки скудные. В основном, керамика, черепки. Редко-редко попадется пряжка, или бусинка, или пряслице. Тогда день считается удачным.
У Кирилла напарниц сразу две. И он любезно предоставляет им всю работу. Сам он стоит, опершись на черенок лопаты подбородком, и играет со всеми сразу в «балду».
— Так, слово из шести букв, первая «к»…
— Это не оружие?
— Нет, это не кинжал, — улыбается Кирилл.
Его гарем занят делом, время хоть и медленно, но движется к обеду, и Кирилл вполне доволен.
Еще у Васьки, по прозвищу Ганс Милый Друг, две напарницы. А вообще, если б было можно, к нему на квадрат уселись бы все девчонки до единой. Ганс недавно побывал в Германии, и еще не растерял европейской галантности. Его фройляйн сидят, свесив ножки, а он делает всю грязную работу, и лишь время от времени подает им на лопате находки.
Через каждые сорок пять минут полагается перекур. Большинство использует эти блаженные минуты, чтобы подремать хоть чуть-чуть, вытянувшись на склоне, на сухой траве. У кого есть силы — еще шутят. Подкрадываются к лежащим, и рывком дергают за ноги.
— Ой-ей…
По сухой траве скользишь вниз легко и стремительно, как с горы заснеженной, до самой узкой полоски берега, до залива. А взбираться наверх предстоит самому, по этому же скользкому склону.
Елена Петровна провозглашает:
— Конец перекура! На работу!
И зов ее кажется итогом всей деятельности инквизиции. Кирилл задумчиво, но достаточно громко произносит:
— Елена Петровна к раскопу пошла,
«Конец перекура!» — сказала она.
Толпа разъяренных студентов напала,
Только рука из отвала торчала…
Асе сегодня улыбнулась удача. Утром она оказалась на квадрате с Сережкой Большим, самым опытным археологом экспедиции, если не считать начальниц. Поэтому, когда чуть позже им попался развал древнего кувшина, Сергей, посмотрев на Асю, велел ей не мешать, отойти куда подальше, и взялся за работу сам. Лопату он сменил на совок и кисточку, сел на корточки и стал откапывать остатки кувшина, стараясь сохранить положение каждого черепка.
— Ювелирная копка, блин, — время от времени бормотал он, — Тоже мне, китайский фарфор…
Асе оставалось только наблюдать за этим процессом. Попутно можно было загорать.
А Свету поставили копать могилу. Ее обнаружили еще вчера, к концу дня — на рыжеватом глинистом фоне черное пятно правильной формы. И вот, как только пришли на раскоп, Галина Ивановна сосватала могилу Свете.
— Мамочки, — охнула оказавшаяся рядом Нинка Сумская.
— Что, Нинка, боишься? — прищурился Кирилл. — Правильно-правильно, сейчас покойничек выскочит, укусит тебя и убежит!
— Дурак ты! А если там кости? И череп? И вообще скелет?
— Ну и что, он же древний!
— Товарищи, если вы будете так говорить, я вам зачет не поставлю! Никакого покойничка вы здесь не найдете. Своих мертвых древние люди сжигали. Тут прах, пепел… Вот если б вы мне покойника нашли!
В глазах Галины Ивановны отразилась ее давнишняя мечта, но Света ей не дала размечтаться.
— Так как же мне ее копать? — мрачно спросила она.
— Убираешь всю эту черную землю, пока опять не дойдешь до рыжего. У тебя получится яма. Это и есть могила. Поняла?
Что ж тут непонятного? Света обвела совком черный овал и принялась рыть. Работа оказалась на удивление легкой. Земля была рыхлой, податливой, будто и не слежалась совсем за тысячи лет. Ни корней в ней не было, ничего — одна черная пыль. Яма углублялась быстро. Свете пришлось залезть в нее и копать у себя из-под ног. Вскоре могила была ей уже по пояс, потом — по плечи. Она увлеклась. И не слышала импровизации, которую наверху затеял Кирилл.
— Галина Ивановна, — очень вежливо начал он, — Обратите внимание, какой сегодня ветер.
— Совсем глаза заслепило, — подхватила Нина Сумская, — Пыль летит и летит.
— Ну что вы предлагаете, товарищи? Надо носить очки…
— Галина Ивановна, а легкие? Легкие не выдерживают! У меня, например, уже начинается астма…
— Давайте немного подождем, может быть, ветер стихнет.
— Как стихнет? Третий час уже дует — все сильнее и сильнее.
— Эй, на отвале! — закричала начальница.
На краю раскопа, на склоне, куда уносится обработанная земля, копошились еще двое. Они проверяли, не выбросили ли какие находки?
— На отвале! Вам тоже дует?
— Мы что! — донеслось оттуда, потому что там работали тоже не дураки, — Нас давно уже занесло и замело…
— Собирайте вещи — возвращаемся в лагерь! — в сердцах сказала Галина Ивановна, — В первый раз вижу такую смену. Чтобы так боялись работать!
— Она всем так говорит, — шепотом прокомментировали старшекурсницы.
Ася, увлекшись содержательным разговором с Большим — о том, почему у древних людей столько битой посуды, так и пошла с ним рядом в лагерь, не вспомнив о подруге.
И Света не заметила, как наверху все стихло. Она сидела на корточках и выгребала совком дно почти готовой могилы.
— Давай руку! — вдруг послышалось сверху.
Голос был глуховатый, мужской, незнакомый. Света вскинула голову. Нагнувшись над краем могилы, ей протягивал руку высокий худой парень в заштопанном свитере — тот самый, что жил один в камеральной палатке. Был он замкнут и молчалив, и никто к нему особенно не приглядывался. Вот сейчас он чуть ли не в первый раз заговорил при ней.
