Аурика взглянула. Сосны поднимались так густо, что полностью скрывали горы, на которых росли. И от этого высота их казалась необыкновенной — поднебесной.
— Так что мне хором не надо. Палатки хватило бы.
— А ваш друг…
— А он ничего не испортил. Сейчас глянете.
Они миновали село и шли дальше по неширокой тропе, вьющейся по дну оврага. Аурика в это место сразу влюбилась. Здесь даже травы и цветы были высокими — ей по грудь. Колышущиеся желтые метелки, пахнущие медом…Еще она наклонялась, срывала серебристые листья полыни, растирала их в пальцах. Запах полыни был — запах странствий, вне времени, вечный.
— Пришли почти. Вон, видите, там у леса…
Это был простой деревянный дом, двухэтажный — но не для престижа, обжитой весь — до последнего окошка. А с крыльца уже сбегал им навстречу человек в черном свитере.
— Наконец-то! Я думал, Андрей, ты и дорогу забыл…
Аурика знала за собой особенность смотреть — не туда, не на главное. Здесь, казалось бы — глянуть в лицо, в глаза, улыбнуться, кивнуть… Но она, прежде всего, увидела кисть руки, в данный момент не несущую жеста — просто опущенную. Рука крупная, сильная, но благородство просто сложенных пальцев… она вспомнила балет…
Не хотелось бы к этому — простецкое лицо и нос картошкой. Аурика так и стояла, опустив голову.
— Миша, я пообещал барышне, что без собаки мы не уедем. Выручишь?
Андрей смотрел немного смущенно. Он знал громадных умных псов, составлявших предмет гордости его друга. Михаил передавал щенков только тем, кто справится с их воспитанием.
Аурика же, по ее облику, едва могла удержать — болонку.
— Выручу, — она услышала в голосе Михаила улыбку, — Правда, сейчас есть только совсем малыши. Если какое-то время будете растить как ребенка…Порою и ночью вставать придется — кашей кормить.
Она закивала.
* * *
Аурика держала на руках нечто пушистое, тяжелое, сонное, напоминающее медведя в миниатюре.
— Это не волкодав, это — личинка волкодава, — думала она, с восторгом, тем не менее, гладя мягкую щенячью шерстку — пух, а не шерстка.
Она видела его отца. Если бы Душман положил лапы ей на плечи — он был бы много выше ее. Но она и близко не решилась подойти к вольеру.
— Душман был совсем диким, — слышала она, — Когда я его привез, он ночью шарахался от света фонарика. Но это чистая кровь…Он не загрызет человека. Положит — и будет держать. Видите — вы остановились, и он перестал рычать.
Аурика поняла, что Андрея некоторые из этих собак помнили. Сейчас он восторженно обнимался с большой белой псиной.
А она прижимала к груди щенка.
Потом они сидели в прохладной комнате — Аурика поглаживала бревенчатые стены — ей никак не верилось, что дом может так напоминать сказочную избушку — и ждали, когда Миша заварит чай.
— А почему он занялся всем этим? — спрашивала Аурика полушепотом, имея в виду отшельничество, собак…
— Мы в юности ходили в горы. Ну, я-то сбоку-припеку, меня, наверное, из жалости брали. Рюкзак — в три раза легче, чем у остальных. У них за спиной килограммов по сорок-пятьдесят выходило. А мне так…кашеварить, да наше фирменное мороженое делать — снег со сгущенкой, да петь…
— Слушайте-слушайте, он вам сейчас в красках нарисует, какие мы все герои, — Миша внес огромный чайник с заваркой, — А знаете, как он учился на гитаре играть? Сутками. Когда же спал, пальцы держал — в стакане с водой, потому что они были изрезаны в кровь. Походы наши против этого — что… Мы же просто шли, куда хотелось.
— Я не совсем пойму, — сказала она робко, — разве красивые места нельзя посмотреть как-то иначе…с экскурсиями?
Теперь засмеялся и Андрей:
— Сколько раз мы такое видели! Приедет автобус, выйдут из него тети на каблуках — и еще одна тетя им командует: посмотрите направо, посмотрите налево, потом этих овечек опять сажают в автобус и увозят. Лишний шаг в сторону им ступить нельзя. А мы увидели на горе, девчонки наши показали — смотрите, цветы фантастические — и полезли за этими цветами.
Что-то отразилось в ее лице, и Миша спросил:
— Не любите цветы?
— Не очень, — призналась она, — Не так как другие. Понимаете, я не всегда умею их замечать. Пришла весна — черемуха, тюльпаны. А у меня концерты или контрольные. Несколько дней — и их уже нет. Были ли они? И я не люблю смотреть… как они отцветают. Мне травы нравятся больше. Пока тепло, они всегда рядом. Вот полынь, совершенство…
— А что там? — показала она в окно, на склон горы. Там зелени не было, белый камень и несколько — пещер? — темными арками уходящими вглубь.
— Это входы в штольни. Право — не стоит. Хотя туда забредают даже коровы. Честно: здесь жара, а там холодно, вот они и лежат, отдыхают. Эти штольни забросили полвека назад. Они бесконечные. И там много летучих мышей. Да еще, время от времени, туристы поджигают крепи. Кто ради развлечения, кто — чтобы согреться. Так что — опасные там прогулки. Но если вы очень хотите посмотреть…
… Каменистая площадка перед входом в штольни была накалена, как сковородка. Тридцать градусов жары, да камень…
— Но могла ли быть такая резкая граница? — подумалось Аурике. Или она что-то пропустила в волнении?
Стоило шагнуть под своды штольни, как она будто попала в холодильник.
— Ну что, пойдем дальше?
— Да ни за что на свете. Давайте скорее отсюда выберемся…
Какое оказывается, простое счастье, снова оказаться в жарком, солнечном дне.
Им еще долго было до отъезда. Они вернулись тропинкою к дому. Спала, ожидая их, в уголке дивана «личинка волкодава», и Миша снова разливал чай с душицей, и принес Андрею — гитару.
О том, что завораживает огонь, и еще — водопад — знают все. Но завораживает и гитара. Андрей играл испанское, и это было как стихи Гарсиа Лорки, но там истина будто — танцевала в словах, а тут — в звуках.
И вдруг:
— А ну-ка, Аурика, вальс!
— Да перестаньте! — ей тут же стало неловко. Сколько выступала, но дыхание зала — это одно, а внимание людей, знающих ее — совсем другое. Тут она смущалась всегда. — С кем же мне танцевать? Со щенком?
— Миша, пригласи барышню…
Знал ли Миша, что она — танцует, или воспринял это, как прихоть друга, или побоялся, что обидит — отказавшись? Но он уже стоял перед нею — высокий, и прикладывал руку к груди.
Аурика встала навстречу. Она понимала, что это — не Марк, что с таким партнером можно только самое простое. Как же он велик, и, наверное, громоздок против Марка! Но он вел ее хоть и осторожно, но верно, и даже не осторожно — бережно, чтобы — не задеть ни за что, чтобы — голова у нее не закружилась.
