Он был то мягким и нежным, то становился яростным и вызывал боль. Звук нарастал, делался невыносимым, а затем замирал. И в сиянии города, всё, что было лишь легендами для нашего мира, становилось реальным.
Этот город пропал так же внезапно, как и появился…»
В баре было полутемно, так что ему не совсем просто было читать. Он все поворачивал, то газету, то листки, которые он извлек из кармана, так, чтобы уловить свет маленьких лампочек, напоминающих елочные фонарики.
Вместо шампанского на столике перед ними стояли рюмки с коньяком. Он горел будто янтарь, в отблеске стеклянных граней бокалов.
Аурика не спросила про перемену напитка. Наверное, ее спутнику было все равно, что пить, лишь бы подчеркнуть торжественность момента.
А может, он перепутал так же, как эклер — с беляшом.
— Понимаете, — говорил он с той же страстью, — Город этот не раз видели в наших краях. В старину говорили, что это «игра демонов». Потом его называли легендой, странствующим городом. Это наш сказочный град Китеж!
Слушайте еще: «Над Волгой часто разворачиваются чудесные по красоте картины. Огромные заснеженные горы, холмистая равнина, простирающаяся к западу от них, светящаяся серпантинная дорога, убегающая к морю. И над всем этим еще одно свое небо, где солнце движется с запада на восток. И вспоминается: «Увидят праведники новое небо и новую землю, ибо прежняя земля и прежнее небо миновали».
Говорят о пришельцах, бывших здесь тысячи лет назад, об оставленной ими геомашине, которая еще работает в недрах гор, показывая вот такие пейзажи, их город…
Я бы пошел и жил годами, как отшельник, чтобы увидеть все это, но говорят еще, что место защищено… Биологическая защита. Как индийцы пускали ядовитых змей, а африканские колдуны — пауков…
Они оба уже почти допили свой коньяк, и привычная застенчивость почти оставила Аурику.
— Я пауков ужасно боюсь. Почти больше всего. У них такие ноги, и они так быстро бегают… Всегда представляю, а если бы они были большими? Это были бы непобедимые враги. Я собак люблю. Хочу собаку — большую-пребольшую, чтобы меня охраняла вместо змеи и паука.
— Хотите волкодава? У меня самый лучший друг разводит волкодавов. Знаете, какой друг? Которого видишь раз в три года, а он все равно — лучший. Только он не с людьми живет. То есть с людьми, конечно, но — на том берегу. У него там усадьба, от деревни немножко в стороне.
Если бы он жил в городе, и у него толклись знакомые, я бы с ним не дружил. Одному — слово, другому — слово, всем по крошке, никого не накормить. Вообще, у кого есть душа, так и надо жить — с ней наедине. С ней, с небом, с Богом…
— Не надо такой глубокой философии — я уже пьяная.
— А я думаете, нет? Оттого и несу… А вас зовут…
— Аурика.
— Андрей. Это имя вам тоже Бог дал, чтобы вас крепче запомнили. Так за волкодавом поедем?
— Меня мама вместе с этим волкодавом вместе, сама порвет, как Тузик грелку.
Вообще-то мама в последнее время смилостивилась, и говорила, что если все лужи и кучи, которые щенок сотворит, будут убираться исключительно Аурикой…
— А дорого? — осторожно спросила она.
— Иногда он и дарит. Бывает. Только нужен свободный день, чтобы поехать. Туда через Волгу «ракета» идет в шесть тридцать, а назад — в шестнадцать. Весь день убит. То есть не убит, а…
— Занят. Может, тогда в воскресенье? Ой, нет…не могу…концерт…
— Вы артистка?
— Да нет… Это все не так громко. Просто сейчас сезон. Мы на теплоходах выступаем, бальные танцы…Развлекаем тех, кто отдыхает.
— В воскресенье не могу и я. Как раз спектакль. Нет, я не играю, я пою там только. А если в понедельник?
— Ради такого дела из школы я сорвусь…
Ей как-то неловко было говорить про школу, хотя она с ней почти распрощалась. Просто стоило упомянуть, в каком она классе, и с ней начинали обращаться, как с ребенком. А Андрей в своей рассеянности сразу стал числить ее равной себе.
* * *
Говорят, когда-то здесь водились белуги. И выгибали свои спины в прозрачной воде подобно дельфинам. Наверное, это было во времена Мирного города. Если посмотреть на воду, бегущую вдоль борта «ракеты» — на середине реки, над самой глубиной ее — вода темная, страшная. Изредка проносятся всплывшие из этой тьмы водоросли.
Живет ли сейчас что-то в этой мертвой воде? Любая рыба теперь в Волге — редкость. Да и не представишь, что какое-то существо может выбрать такую тьму для жизни.
Аурика совсем не умеет плавать. Даже держаться на воде. И стоять на этой границе, где шаг вперед — и всё, ей неприятно.
Андрей о чем-то задумался, остался на палубе, глядел, прищурясь и не видя. Аурика вернулась в салон, села в кресло. Нет, все-таки авантюру она затеяла. Максимум, что у нее до сих пор было — это кошка. И теперь брать такого зверя… Кто ее когда слушался? Ну, положим, щенок не съест. А вырастет волкодав — и слопает. Она же не Маргарита Назарова. Может, не стоит рисковать жизнью? В жизни много хорошего.
— Боитесь? — спросил Андрей.
Он уже «наприродился», подошел неслышно, соломенная шевелюра была уложена ветром весьма причудливо.
— Ну, тогда я скажу Мише, что мы просто приехали на экскурсию.
— Только попробуйте.
Когда настроился что-то преодолеть, а преграду — убрали, это не всегда облегченный вздох. Это еще и разочарование.
«Ракета» плавно сбавляла ход.
— Не вставайте еще, — сказал Андрей. — Переждем всех. Все так страшно спешат.
Действительно, народ сгрудился у входа, как будто на берег пустят только первых, и надо этими первыми непременно быть.
Маленькое заволжское село уже не было селом в полном смысле слова. Местного населения здесь оставалось хорошо, если десятка два. И как эти люди зимовали здесь — Бог весть. Село оживало по настоящему с наступлением весны, когда через Волгу устанавливалась связь с большим городом, и приезжали дачники.
Довольно уродливые дома из красного кирпича, всем видом говорили о желании хозяев продемонстрировать свое богатство: террасы, балконы, беседки… а вот можно ли холода скоротать в таком доме, есть ли там хотя бы печка…
— Как же им здесь, наверное, скучно, — сказал Андрей, — ну, сыграли в теннис, сходили в баню, пожарили шашлык… Почему-то отдохнуть для новых русских — это значит, попариться в бане и сожрать мясо с угольев. Возвращение к первобытному. Ну, еще музыку послушать, не давая всем соседям уснуть. Что еще?
— Вы бы тут жить не смогли?
— Я? Да запросто. Я бы с утра уходил, и до вечера шатался. Жаль, что я не художник, места тут…Выразить бы это, запечатлеть — да не могу. Только самому стоять, рот открыв от восхищения. Взгляните хотя бы на лес…
