– Я пойду в туалет? – нерешительно спросил Додик.
– Лежи тихо, не мешай им, – не пустила Дина.
Аня с Олегом тоже прислушивались к чужим звукам и старались не издавать своих. Все у них было тихо и спокойно, как будто всю жизнь женаты. Первая брачная ночь прошла, и началась жизнь.
Летом проводили Раю. В трех юбках и норковой шубе до пола, накинутой на лисий жакет, она казалась какой-то меховой глыбой.
– Зачем тебе шубы в Израиле? – в который раз безнадежно спросила Дина в аэропорту, вытирая платочком пот, градом струившийся с Раиного лица.
– Бабушка, может, хоть одну юбку снимешь, – предложила Аня.
– Ни за что! – отрезала Рая, жалобно подумав: «Теперь у меня ничего нет, мне лишняя юбка не помешает».
– Бабушка-бабушка, зачем вам летом три юбки и шуба? – дурашливо пропел Олег и тут же сделал серьезное лицо.
– Затем, внучек, что в багаж можно сдать только двадцать кэгэ, остальное на себе, – пропела в ответ Рая. Она с Олегом подружилась, кокетничала, и как-то они постоянно друг над другом подтрунивали.
– Додик, я знаю, ты порядочный человек... – еще раз на прощание повторила она.
Смерть Наума кардинально переменила семейную ситуацию. В одну секунду Дина из бедной Золушки превратилась в богатую наследницу, причем наследницу единственную. Ни с чем осталась обожаемая Танечка. Ни с чем осталась Рая. Вернее, что касалось Раи, дело обстояло не совсем так. Ей надо было выбирать – либо уехать к дочери такой же нищей, как уезжали все, либо остаться очень богатой вдовой в Ленинграде, но тогда уже без дочери.
Продавая ценности, Наум имел, конечно же, свои планы по переводу денег за границу. Способы эти остались, но у Раи не было на них выхода, да Рая бы и побоялась. Рая нисколько не сомневалась, что не женское это дело – раз, и все равно обманут – два.
Те же выходы, что и Наум, мог бы найти и Додик, но практичная Рая хорошо понимала, что он ни за что не станет рисковать, и даже просить его об этом нельзя, если хочешь остаться родственниками. Есть вещи, которые человек может сделать только для себя, а родственная любовь и преданность имеют свои границы. Рае пришлось смириться с тем, что огромного наследства она скорее всего не увидит никогда, и если хоть что-то получит, то только с Додиковой помощью.
Все оставшееся до отъезда время Рая не без умысла крепила родственные связи, нежно любила Дину с Анечкой, дружила с Додиком и привечала Олега. Дина вслух своих мыслей не высказывала, но в душе считала, что Бог судил по справедливости.
«Я смирилась, – говорила Рая подругам, – а что же мне было делать?» У Додика останутся деньги, их с Танечкой доля. Когда-нибудь, при первой же возможности, Додик выручит. В те годы часто практиковали простую схему: уезжавший на постоянное место жительства, желая помочь родным, брал в Союзе рубли, а за границей отдавал валюту. Это не страшно, не рискованно для Додика, он обязательно поможет, но тут нужен случай, время. Она не сомневалась, что Додик сделает все как надо.
Рая уехала. Так и проследовала через паспортный контроль в двух шубах: из прохладного ленинградского лета в сорокаградусную жару. Дина с сухими глазами на помертвевшем лице, расталкивая провожающих, щурилась и вытягивала шею, чтобы увидеть маму в последний раз.
2000 год ЛИЗА
Лиза истерически боялась летать. Она надеялась, что провожающая ее во Франкфуртском аэропорту Ольга не заметит, что Лиза уже не с ней, а в замкнутом пространстве своего жуткого страха. Говорит что-то, прощается с Ольгой, целуется, сама не своя от страха.
– Спасибо тебе! – прощально махнув рукой, крикнула она Ольге у паспортного контроля.
– Позвони, скажи, как долетела!
Лиза кивнула и, стараясь не пошатываться, прошла через проход. Счастливая Ольга! Спустится на лифте в подземный паркинг, сядет в синий «гольф» и поедет в свой чудный городок Майнц. Между прочим, по земле поедет, а она, Лиза, скоро окажется в воздухе, беспомощно зажатая между чужими людьми...
Как удачно в конце концов все сложилось у Ольги после нескольких лет постперестроечной бедности середины девяностых, когда в их институте ни ей, ни мужу, доктору наук, зарплату не платили вообще, а если и платили, то символическую.
– Выдали зарплату, хватило на пару колготок и «Сникерс»... – смеялась Ольга.
Ее муж был выше того, чтобы бегать в поисках заработка, сидел в лаборатории безвылазно, а как вести хозяйство на «символическую зарплату», остроумно объяснял с точки зрения физических закономерностей. Ольга считала его гением.
– Только ты можешь веселиться, когда не знаешь, будет ли твой ребенок завтра сыт, – сердилась Лиза. – Пусть твой муж крутится, зарабатывает! Ничего, корона не свалится!
– Мой муж – гений!
Когда дело касалось мужа, чувство юмора ее покидало. Она бегала сама. Чем только не занималась, даже агентом по недвижимости прирабатывала, кстати, весьма успешно.
– Мне помогают мой супераналитический ум и организованность мышления! Человек с техническим образованием просто не может пропасть, если он, конечно, не окончательный идиот, – уверяла она.
Лабораторию Ольга не бросала, между делом умудрилась защитить диссертацию, растила сына от Гения, но ее напористый оптимизм понемногу начал спадать.
И тут неожиданно в Европе вспомнили про русские гениальные мозги, и Гению предложили контракт в Германии, да с такими условиями, что большинство их «раскрутившихся» знакомых оказались позади. Ольга с Гением и сыном жила теперь в принадлежащем компании аккуратном доме в богатом районе, работала в лаборатории вместе с Гением, который еще читал лекции в Майнском университете, имела приличный счет в банке и подумывала о переезде в Брюссель, где Гению предлагались еще более замечательные условия. Свою нынешнюю успешность она переносила не хуже, чем нищету, – как всегда, была достойна и смешлива одновременно и, главное, ничуть не играла с Лизой в преуспевающую западную даму.
– А я боялась, что ты будешь хвастаться, как наши богатые: «Ах, мы объездили всю Европу вдоль и поперек, ах, вся Европа такая одинаковая...» А еще думала, вдруг ты поведешь меня в дорогие магазины и небрежно так скажешь: «Ну, Лиза, сюда мы не пойдем, здесь для русских очень дорого... Кстати, я купила себе здесь чудную кофточку... Всего за сто миллионов долларов!» – Лиза засмеялась и добавила: – Я шучу! Уж если я смогла не только легко пережить ваши успехи, но и радоваться, как за себя, значит, ты, Ольга, – лучший человек на свете. Кто угодно может измениться, только не ты!
На посадке Лиза подозрительно оглядела пассажиров. Знала, что идиотизм, но ничего не могла с собой поделать. Так происходило всегда, кроме тех случаев, когда она летела с дочерью. Ксения отвлекала бесконечной болтовней, да и вообще с ней было спокойней. Странно. Вроде как ночевать на даче одной невыносимо страшно, а с ребенком почему-то нет, хотя, если вдуматься, как раз вдвоем с ребенком должно быть еще страшнее.
