– Все продал... – тоскливо повторил Наум.
Все молчали, только Додик по своей привычке жалостно цокал языком и приговаривал неразборчиво:
– Что же делать, дядя Наум, это всего лишь вещи.
– Вещи?! – окрепшим голосом воскликнул Наум. – А лягушка? Что делать с лягушкой? Боже мой, изумрудные камыши, брильянтовая луна...
– Продать и забыть, что делать! – засмеялась Рая.
– Что-то мне сердце жмет, – капризно пробурчал Наум.
– Валокордину накапать? – Метнув подолом, Рая вышла из комнаты.
Наум встал, походил по пустой комнате, уселся на стул в стороне от всех. Прикрыл глаза, сжимая лягушку в руке.
С чем-чем, а с лягушкой он расстаться не может. Фига! Он решил. Он вывезет лягушку. Лягушка приехала с ним из Германии, он не дал ей замерзнуть, всю дорогу грел в теплой руке, лягушка-путешественница ехала-ехала и наконец приехала... Мы едем, едем, едем в далекие края... Над ним вдруг склонилась Мурочка, дрожала нежными губами, затем мама... Наум резко повалился на бок.
Рая вошла с валокордином в рюмке. Над лежащим на полу Наумом сгрудились Дина, Додик, Олег. Аня, замерев, стояла чуть поодаль. Рая выронила рюмку, закричала страшно, как положено...
– Мамочка, – бросилась к Рае Дина.
Олег вызвал «Скорую», помог снести тело Наума вниз, Дину поддерживал, Аню поглаживал. Аня с обожанием на него смотрела – вот какой!
Дина осталась ночевать с Раей, а остальные ночью уехали домой. В машине Додик задумчиво сказал:
– Я когда-то читал рассказ про людей, у которых жизнь вдруг пошла обратным ходом. Если кто-то любил путешествовать, он заново попадал в те места, где уже побывал раньше. А если кто-то, к примеру, покупал много вещей, он относил все это обратно в магазин, продавать... Может быть, если так любить свое... свои...
Аня укоризненно вздохнула, и Додик замолк на полуслове.
– Дедушка многим помогал, ты же сам рассказывал... Теткам, тебе, Танечкиному мужу...
– Господи, да, – отозвался Додик. – Да!
– Давид Семенович имел в виду, что твоему дедушке было трудно расстаться с вещами, которые он любил, – заметил Олег.
Додик кивнул и посмотрел на него с благодарностью.
– У евреев есть такой обычай: что бы ни случилось, жизнь должна продолжаться, – авторитетно заявил Додик. – Поэтому никогда не отменяют праздников, похороны не мешают свадьбе.
– Откуда ты знаешь? – скептически посмотрела на мужа Дина.
Додик неопределенно махнул рукой в пространство:
– Так, один знакомый рассказал...
– Можно подумать, мы по еврейским обычаям живем! Как мама скажет, так и будет, – любовно улыбаясь, Дина обернулась к Рае.
Девочкой она всегда чувствовала себя сироткой, кроме тех нескольких месяцев, пока молоденькая Рая не забеременела Танечкой. Сейчас Дина словно опять обрела мать, наслаждалась Раиным одиночеством, беспомощностью и зависимостью от нее. Мама опять принадлежит только ей. «Танечка далеко, папа умер, кто же у нее есть, если не я?» – с гордым удовлетворением размышляла Дина, ухаживая за мачехой как за ребенком. Та капризничала в еде, ленилась и страдала от мигреней. К ним обеим как будто вернулось прошлое, когда беременная Рая не вставала с дивана. Дина почти переселилась к ней, и Раины дела занимали ее сейчас гораздо больше, чем дочкина свадьба. От счастья заботиться о маме Дина даже стала мягче лицом, расцвела, как другие расцветают, заведя любовника.
– Наума не вернешь, свадьбу надо играть, что же теперь...
Описанный сомнительным знатоком еврейский обычай пришелся как раз ко времени. Переносить свадьбу было сложно – гости приглашены, стол заказан, осетрина, икра, балык и буженина добавлены к тривиальному ресторанному столу, кружевное белоснежное платье готово.
Додик попросил, чтобы дочь выходила замуж в фате.
– Папа, фата – это пошло, ты не находишь? – возразила Аня. – Может быть, будет достаточно цветов в волосах?
– Фата – символ невинности, надевается раз в жизни, – назидательно изрек Додик, будто читая вслух энциклопедию.
31 марта 1983 года
Свадьба была торжественная и пышная, с приглашенным тамадой и цветистыми тостами. Торжество было как будто только Аниной семьи – зачитывалось жизнеописание невесты, начиная с младенческого возраста, демонстрировались семейные фотографии и снятые Додиком любительские фильмы. Среди пятидесяти приглашенных Додиком «самых близких» витал завистливый шепоток: «Сколько денег выброшено!» – и иногда даже: «Пошло!» «Взрослые» гости заполонили все свадебное пространство, кроме «родственников и знакомых кролика», как шутил Додик, присутствовали несколько смущенных такой роскошью друзей Олега и обособленная стайка Аниных девочек из группы.
Поскольку у Ани не было близких подруг, возникла проблема со свидетельницей. Она долго прикидывала, кого из равноблизких или равнодалеких девочек выбрать на роль свидетельницы.
– Остальные обидятся, – озабоченно повторяла она.
– А ты напиши имена своих девчонок, кинь бумажки в шляпу, я вытащу, – предложил Олег.
Он пошутил, но Ане, вечно страшившейся кого-нибудь обидеть, это показалось замечательно справедливым. Она провела процедуру выбора в институте, попросив самих девочек по очереди тянуть из ее сумки бумажки с заранее написанными именами. Случайная свидетельница очень мило несла за невестой шлейф.
Олегова мама – учительница – сидела в центре стола, всем без разбора предъявляла настороженные глаза и робкую улыбку, была похожа на бедную, приглашенную на праздник к демократичным богатым. К концу вечера она невыносимо устала, и нерешительная приклеенная улыбка забыла отклеиться, застыла, превратившись в вымученную гримасу.
После свадьбы Олег с Аней приехали домой с Диной и Додиком. Новую родственницу, мать Олега, Дина предпочла отправить в комнату теток на Маклина, нежели пустить к себе.
Аня сняла свадебное платье, переоделась в джинсы и футболку, а Олег остался в костюме, как гость. Уселись пить чай и рассматривать, кто что подарил. Общая неловкость витала над наборами посуды и постельным бельем, маленьким кофейным сервизом, серебряными ложками и шкатулкой с рифленой кожаной крышкой.
– Вот люди, – недовольно заметила Дина, отбросив шкатулку в сторону. – Кому нужна такая вещь, просто передаривают подарки!
Подарков было немного, в основном конверты с деньгами. Не зная, как разойтись по комнатам, от неловкости пересчитали деньги – пустые конверты в одну сторону, деньги в стопку. Только что кухня была заставлена нарядно перевязанными пакетами, витиевато надписанными конвертами, а теперь остались скомканная оберточная бумага и стопка денег на столе.
– Пора спать, все устали, – наконец произнесла Дина, и по ее команде все потянулись по комнатам: родители к себе, а Олег с Аней к себе. Всю ночь Додик с Диной не спали. Не то чтобы специально контролировали, что происходит, а так, не спали, и все – то ли прислушивались, то ли, напротив, старались не прислушиваться.
