Компании и ситуации, в которых мелькал хотя бы слабенький дух какой-то авантюры, вызывали у Ани неприязнь и опасение. Неожиданно сорваться и поехать в Таллин, отправиться на юг автостопом или даже просто на выходные на незнакомую дачу, прогулять лекцию или лабораторную или, не дай бог, не пойти на экзамен... И зачем, спрашивается, рисковать и что-то нарушать, если можно этого не делать?
Аня не понимала, для чего люди ищут острых ощущений, ведь они тут же нарываются на неприятности. Она никогда не пила в компании, вежливо отказывалась: «Я не люблю портвейн, мне не нравится вкус этого вина...» – но на самом деле испытывала непреодолимое отвращение к любому, даже самому невинному алкоголю. Бокал вина ассоциировался в ее сознании с распущенностью, несовладанием с собой и, значит, опасностью. Не счесть часов, которые она провела, тоскливо наблюдая за захмелевшими однокурсниками... Мальчики начинали громче говорить, глядели друг на друга петухами, грубо обнимали своих и чужих девушек. Девушки возбужденно смеялись, позволяли себя целовать при всех... Ужас, ужас, ужас!
В глубине души, стесняясь признаться в этом даже себе, она так же неприязненно относилась и к самим вечеринкам, флирту и ухаживаниям. С бокалом вина Аня видела себя потерявшей соображение, валяющейся на полу, голова набок, руки и ноги некрасиво разбросаны... Гадость! А в каждом ухаживании ей чудилась угроза немедленной потери девственности, последующей беременности, позора и Дининого навечного осуждения.
На первом курсе ей очень нравился староста параллельной группы по прозвищу Пупс, и состояние мягкой нетревожной влюбленности в Пупса ей нравилось тоже. Она знала, что у него никогда еще не было девушки, и это тоже было правильным и приятным. На лекциях мягкий, полноватый мальчик замирал как ребенок, любуясь Аней, словно машинкой в витрине игрушечного магазина. Ане он напоминал уютного пухлощекого малыша, которого вывели гулять в тяжелой шубе с лопаткой в руке, и он старательно делает вид, что вовсе он и не мамин малыш, а такой же отдельный, как все дворовые дети.
Ни Аня, ни Пупс никуда не спешили, и прошел целый семестр, пока Пупс решился проводить ее домой. Войдя в темный подъезд, он вздохнул так громко, как будто собрался нырять, и уткнулся в нее дрожащими губами. Целоваться с Пупсом было приятно, как будто жевала мятную конфету... «У меня теперь есть мальчик... Надо познакомить его с родителями», – подумала Аня, прижимаясь к нему, и вдруг совершенно явственно ощутила, что одной рукой он расстегивает «молнию» на своих брюках, а другой лезет к ней под пальто, под юбку... Она резко отстранилась. Что он хотел с ней сделать?! Что?!
– Не бойся, я не буду тебя е... просто поваляемся... – сдавленно бормотал он.
Почему он вдруг заговорил матом? Что он имел в виду под «просто» и «непросто»? Где он предлагал ей... «поваляться»? Здесь, в подъезде?! О боже, за что, какой ужас, какая грязь!
Пупс понравился ей своей непохожестью на других, развязных, мужественно-опытных, но если даже этот безопасный на вид толстый детсадовец оказался таким чудовищем, страшно представить, что могло ждать ее с другими.
Случалось, конечно, что ей кто-то нравился, но как только дело клонилось к малейшей интимности – до постели еще даже не доходило, а только вот-вот должно было дойти, – как только этот кто-то обнимал ее, придвигался ближе, ее мгновенно сковывал ужас. Аня брезгливо отстранялась, ей тут же казалось, что она улавливает неприятные запахи, и, главное, опять кошмаром вставала картинка – она приходит к Дине и шепчет: «Мама, я... у меня, только не сердись... задержка», а у Дины тут же, на глазах, вырастают когти и рожки, как в мультфильме!
Что берегла Аня, какую девственность? Формальная, физическая целостность была потеряна ею давным-давно при помощи толстого, давних времен, карандаша-великана, с одной стороны синего, с другой – красного, теперь таких и не выпускали... Это было зарегистрировано в медицинской карточке неприятной теткой, смотревшей на нее как на грязь под ногами. И на Дину. Аня знала точно – она должна искупить грязную историю своего детства, и знала, как именно: теперь она больше ни за что не допустит ни одной, пусть даже самой маленькой неправильности в своей жизни.
5 октября
Познакомились Аня с Олегом на вечеринке у своего однокурсника, за час до того, как появились Ольга с Лизой. Факультет, на котором учился Олег, располагался в другом здании и даже в другом конце города. Аня почти никого с этого факультета не знала, но странно все же, он хоть изредка бывал в главном здании института, как она могла за пять лет учебы не заметить его, такого... нет, не красавца, а такого...
Светлые волосы, четко вырезанные жесткие губы, нос тонкий, неровный, то ли горбинка посередине... нет, на горбинку не похоже, просто правильный мужской нос, глаза небольшие, серо-зеленые, ресницы как у немецкой резиновой куклы. Высокий настолько, что всегда немного наклонялся к собеседнику, изящный и узкий, совсем не атлетического сложения, он был весь вытянут вверх. Очень длинные ноги, чуть изогнутые вовнутрь бедра, и слегка журавлиная походка вроде бы не отвечали стандарту мужской красоты из американских фильмов, но красавцы были бессмысленно глянцевыми, а Олег... У нее замерло сердце. Она так и подумала: «У меня сладко замирает сердце...» И тут же одернула себя: «Какие пошлые слова». Но внутри ее происходило именно это – пониже живота зарождался горячий вихрь, вился вверх и ввинчивался в сердце... Очевидно, сердце замирало не только у Ани, ей тут же о нем нашептали: «Любимец женщин», «На курсе все по очереди были в него влюблены», «От него все девчонки умирают, и что они в нем находят, неизвестно». Одно шептание было откровенно недоброжелательным: «Девушки-однокурсницы за него учатся, лекции ему пишут, лабораторные отмечают, прогулы не ставят...» Аня не удивилась, она и так не сомневалась в его неотразимости. Пусть Олег не был воплощением мужской силы и атлетической красоты, но все мужское обаяние в мире совершенно точно представлял он.
Она очень постаралась произвести на Олега впечатление... Вдруг вспомнила, что все пять лет считалась на курсе первой красавицей, и, будто кто-то ее повел, так властно его к себе притянула и не отпускала, что девочки из группы впервые зашептали о ней осуждающе: «Сама к нему лезет». Аня смеялась, старательно закидывая голову, как красавицы на балу в ее любимых романах, танцевать его потянула, а когда он уселся на кухне, встала рядом, положив ему руку на плечо – «мое». Кстати, в романах значилось, что самое привлекательное для мужчины – это влюбленная в него женщина!
Правда, вся ее на ходу созданная конструкция женщины-вамп тут же обрушилась, когда она увидела Лизу. Раскованная, дерзкая, обаятельная принцесса, какой, она надеялась, увидел ее Олег, на глазах у всех разревелась от счастья, вцепившись в свою сестру, как маленькая девочка, которую родители наконец забрали из садика.
– Это моя сестра, мы не виделись десять лет! – взволнованно объясняла она Олегу по дороге домой. Все ее усилия по созданию нужного образа оказались напрасными, но под конец она все-таки собралась, улыбнулась, прошептала Олегу на ухо что-то неразличимое, и он послушно отправился ее провожать.
